Лефортовская часть во многих отношениях представляет грустное зрелище: стоит только проехать ее в воскресный или праздничный день и можно уже приблизительно составить понятие о нравственности и развитии большинства ее населения. Темная куча праздношатающегося народа, множество пьяных, дикие песни, беспрестанно отворяющиеся двери кабаков, вонь из трактиров и харчевен, разврат бань… и множество недоростков, детей, проходящих рядом со взрослыми, втянувшимися в такую жизнь, наводят всякого в нашу светлую эпоху на темные мысли — и тут-то, где едва ли не на самом лучшем месте была бы воскресная школа, — нет ни одной!
Вот мерило расположения нашего купца и фабриканта к народу, руками которого он наживает себе состояние! Но виноваты ли они сами во всем, их ли одних все это дело? Насколько окружающее располагает их к совершенствованию?
Будем входить постепенно в ответ на этот вопрос. Откуда взялся русский фабрикант, где его происхождение, кто его родоначальник? Еще на глазах у нас, что большая часть наших фабрикантов вышли из фабричных, что происхождение фабричного — так называемый наш черный народ. Самые аристократические фабрикантские дома наши переживают второе, а много — третье колено от своего низкого происхождения; многие едва вступают во второе, и еще не редкие дают любоваться и в настоящее время своим родоначальником. На памяти еще многих из нашего промышленного сословия, как шестнадцать-семнадцать лет назад один, теперь значительный и деловой московский фабрикант приносил под полою кусок сработанного им люстрину, брал деньги, покупал на них материала и шел работать другой; еще не старые люди помнят или, по крайней мере, в детстве слыхали про деда, то про прадеда — то того, то другого из наших крупных деятелей, которые продавали или пироги, или яблоки, или дрова, или сено, а многие — и очень многие — из настоящих щеголей, батюшкиных сынков, разъезжающих теперь в каретах, бегали в своем детстве по Деревне, в одной ситцевой рубашке, и редкий из них В Москве не играл с простыми мальчишками в бабки. Но тут необходимо непременно остановиться сделать оговорку: наш купец, к его несчастию, стал заражаться духом аристократизма и начал обижаться в меру даже и тем, где нет и тени обиды; низкое происхождение свое, как это обыкновенно называют, он желает скрыть прежде всего и всегда замнет разговор, если даже с противоположным намерением напомнишь ему про отца или деда. Но пусть он успокоится на этот раз — все это приведено было не к бесчестью его, а к чести: в его низком происхождении мы видим его родственность с народом, его близость и знание этого народа, которые он, к сожалению, начинает терять в своем молодом поколении, от которого начинает отлынивать, из брата делается хозяином-господином и, наконец, доходит до того, что в отношении фабриканта к фабричному замечается много черт, напоминающих недавно уничтоженное крепостное право.
Издавна составилось убеждение, что русский фабрикант в большинстве груб, мало знает дело, нехорошо обращается с народом — стоит к нему в неприязненных отношениях; эти убеждения хотя часто верны, но отношения не так черствы в действительности: злых между фабрикантами так же мало, как истинно добрых и благородных людей; но добро и зло, темные и светлые стороны фабричного быта так перепутались, в этот чан со здоровою водою натекло так много разных посторонних примесей — и мыльной воды и разных красок, что мы должны просить несколько времени и внимания, чтобы разобрать все это.
Фабрикант, и особенно русский фабрикант, начинает свою фабрикацию с небольшого: был он искусный ткач, сновальщик или красильщик, скопил денег малую толику, задумал делать дело сам или каким-либо образом потерял место; в обоих случаях отправляется он себе в деревню, приговаривает в ней несколько ткачей и направляет потом шаги или к местному фабриканту, если он есть в самом селе или неподалеку, или в матушку-Москву, к купцам; берет или покупает у того или другого материал, работает или из звания кустарника или мастерка вырастает до фабрикантша. В настоящее время подобные дорастания уже реже, но звание мелких фабрикантиков, несмотря на рядом с ними развившиеся большие мануфактуры и фабрики, живет во множестве и еще растет. Фабрикантик стоит в близком отношении со своим рабочим, а следовательно, и с народом, он нередко делит с ним и радость и горе: есть лишняя копейка — и выпьют вместе, нет — работник и подождет на хозяине. «Ничего, брат, ничего, с кем не бывает!» Нередко и едят они вместе, работник и с хозяйкой речь ведет, хозяин и хозяйка даже иногда и крестят у работника… но это до тех пор, пока хозяин не богат; как только он начинает богатеть, как только начнет становиться на ноги настоящего фабриканта, как вмешаются в их отношения разные форменные распоряжения; как только попала ему в руки и потом в мысли «книжка для рабочих», так он уже становится совсем иным и ему — и черт не брат; он сразу стряхивает с себя все прежние отношения и начинает величаться: я да я!., да знаешь ли, кто я?.. Малое образование ядра русских фабрикантов является значительным бедствием нашей мануфактурной промышленности; оно выказывает, во-первых, при всем прославлении русского здравого смысла и разной величины умов-самородков всю грубость нашего фабричного сословия, грубость, которая большею своею частию зависит от грубости фабриканта и, главное, от условий, имеющих на него влияние. Фабрикант, только что выбравшийся из фабрикантика, долгое время живет, как солдат, на биваках; он ни один день не уверен, что завтра он может так же работать, как ныне: как раз забьют тревогу и заставят его подниматься со всем своим скарбом; изменения тарифа, день ото дня в разных местах более и более проглядывающая контрабанда не дают ему покоя ни днем ни ночью; большую часть своей жизни он проводит в ненормальном положении — тут разные подделки под его клеймо, там родной товар, сбываемый рублем за полтину за заграничный, на фабрике перепродажа рабочими хозяином выдуманного рисунка из одного желания сколотить на лишний полштоф водки; с одной стороны, подходящие сроки, — с другой, невысылка денег иногородними по документам, писанным по необходимости по предъявлению; ему каждый день, как говорится, и спится и видится, как бы более позагресть, как бы попрочнее пооградиться и, таким образом, достичь третьей степени своего звания — настоящего фабриканта, который в состоянии задавать уже тон делу и свы-ока аристократом смотрит не только на рабочего, но на Фабрикантика и на фабриканта. Период превращения фабрикантика в фабриканта носит, как мы сказать на себе более светлых черт; в продолжение его зяин живет с работником братски, особенно вначале; видя возможность своего превращения, фабрикантик, не имея еще в своих руках средств вымогательства, старается влезть в душу работника и приучить его к себе лаской.
