– Это может быть тонко, но тебя никто не узнает.
И как только я снова переехала к нему на территорию, опять заговорила Ева:
– Я считаю, что амбиции – это очень хорошо, и тщеславие в меру – это тоже замечательно. Что мы запросто можем делать другую музыку.
И тут они мне вообще устроили качели. Усачев:
– Мы думали, что мы запросто можем собрать поп-группу, петь наши песни – толсто – и делать что-то тонкое для себя. У нас есть такая возможность. Со временем мы можем что-то изменить, мы станем известными и сможем петь уже «тонко-тонко».
Польна:
– Наивная вещь, хотя я до сих пор в нее верю.
Усачев:
– Часть нашей мечты все-таки сбылась. Польна:
– Мы просто хотели изменить музыкальную культуру на тот момент. Потому что в нашей стране на канале Муз TV звучал шансон, была эстрада в худшем смысле этого слова, это были взрослые дяди и тети. Усачев:
– Как сейчас помню: я слушал песню Филиппа Киркорова и маме сказал, что хочу поехать в Москву и сделать ему нормальную аранжировку. Я удивлялся, что никто не мог этого сделать. На тот момент это была ужасная музыка. Был всего лишь один процент хорошей музыки: несколько песен прекрасных исполнителей, и очень много лоховни.
Замотавшись и запыхавшись в поворотах и перетаскивании тяжести, я успела вставить:
– А сегодня, какой процент? Усачев:
– Все изменилось. Возьмите даже «фабрикантов». Это всего лишь телевизионное шоу. Они поют лучше, чем многие состоявшиеся звезды.
– Это голоса... – Я запнулась. Видимо, я устала, плохо спала и теперь кровь снабжает кислородом только легкие, а на речевой аппарат не хватает сил. – А продукт?
Усачев:
– Песни тоже. Люди стали записываться за границей. Например, Земфира ездит в Лондон записывать свои диски. Кому-нибудь десять лет назад пришло бы это в голову? Все изменилось, стало лучше. И мы – одни из тех людей, которые расставили флажки, показали, куда надо идти. Мы – ориентиры для последующего поколения музыкантов. К нам уже приходили и спрашивали, можно ли сделать аранжировку, как у нас, как к «Гостей из будущего». Я знаю огромное количество продюсеров, которые пытались сделать такие же проекты, как и мы.
Все, баста, не могу больше прыгать справа налево и обратно. И тут меня осенило. Я делаю многозначительную паузу, как будто раздумываю над следующим важным вопросом, кладу один диктофон Еве, другой Юре, уповая на провидение, которое не позволит мне именно сегодня схлопотать технические неполадки, один каблук ставлю налево, другой направо, то же с локтями. С глазами вышла заминочка, они никак не хотели расходиться по сторонам, поэтому я решила, что постоянным движением глаз можно пренебречь. И вот в такой раскоряченной позе раздавленного лотоса приступаю к выполнению профессионального долга. Чтоб ему, издателю....
– Вы говорите, что сначала были вынуждены пойти на компромисс, занимаясь музыкой, которую вы уважали меньше, чем ту тонкую, интеллектуальную, которую вы хотели делать.
– Да, – не заметивший моих страданий Юра и бросился на баррикады агитировать народ за качественный поп, – потому что кто, если не мы, мог это сделать? Можно сидеть дома и обсуждать, как плохо поют, какие отвратительные песни, а что ты сделал, чтобы стало лучше? Некоторые музыканты до сих пор занимаются джазом и считают, что попса – это фигня, что они могут сделать лучше. Так пойди и сделай, выйди на сцену, запиши альбом, исполняй тысячу раз одну и ту же песню, докажи, что ты крутой. Не просто стань популярным, а будь популярным десять лет.
– И все-таки, – я чувствовала себя намного комфортнее, только в глазах немного рябило, – я хотела бы услышать душещипательную историю о трудностях, с которых вы начинали, о той нищете, с которой вы столкнулись.
– В 97-м году, – припомнила Ева, – случилась такая история в нашей стране, как дефолт, мы с Юрой тогда записали новый альбом. Мы не представляли, что будет происходить в стране дальше. Люди скупали в магазинах макароны, соль... Мы на последние копейки купили на зиму обогреватель. В сентябре мы заняли у друга тысячу долларов, потому что у нас были танцоры и мы начали репетировать свою программу.
– Вы даже влезли в долги?
– Да, – Ева кивнула, – потому что мы были как большевики, мы жутко верили в себя. Да, мы шли на компромисс, но что касается унижений... На самом деле это естественно, что ты должен кому-то что-то доказать.
– А кто сегодня самые важные люди в вашей деятельности? Программные директора, руководители радиостанций или руководители телеканалов? Кто сегодня может открыть вам зеленый свет или, наоборот, закрыть?
– По правилам, самые важные люди для артистов – это продюсеры. Это не очень просто – сочетать в себе артистическую расслабленность и жесткую позицию. Это просто нонсенс. Очень тяжело собирать себя, когда ты хочешь расслабиться. У меня сегодня концерт в час ночи начинался. Важные люди – это программные директора радиостанций, продюсеры телеканалов. Хотя на сегодняшний день в нашем шоу-бизнесе никто ничего не решает. Если у артиста есть продюсер, то его карьера зависит от его продюсера. Он пишет или покупает ему песни.
– А для артистов, которые сами являются для себя продюсерами, – интересуюсь, – кто для них главный человек в карьере?
– Таких артистов, как мы, очень мало, – начала Ева.
– Леонид Агутин – сам себе режиссер, – закончил Юра.
– То есть «нет» Вам не говорили никогда? Например, Вы приносите новую песню, а Вам говорят, что шли бы Вы и переделывали ее. Макаров (бывший программный директор «Русского радио». – Прим. авт.) моего приятеля-композитора восемь раз заставлял переделывать аранжировку.
– Мы как-то работали с «Русским радио», – по Юриному челу пробежала легкая тень, – закончилось тем, что я в Андрея Макарова запустил пепельницей. Нас пошли мирить к Сергею Кожевникову, и он смотрел на нас и говорил: «Усачев, зачем ты кинул в Макарова пепельницей?» Я отвечал, что Макаров не понимает, что это круто и это надо ставить в эфир. А Макаров говорил, что не считает, что это надо ставить в эфир. После этого случая я ушел с «Русского радио. Макаров – очень талантливый человек, Кожевников – тоже классный человек, и я – отличный парень, но у нас были разные мнения. Мнения всегда бывают разные, многие песни для меня – большой секрет, просто стечение обстоятельств.
– Кстати, – вставляет Ева, – без денег нам не было трудно, мы были счастливы. Может быть, даже больше, чем сейчас. Я не представляю, как мы давали по двадцать – тридцать концертов в месяц, а сейчас если мы даем десять концертов в месяц, то это значит, что мы перенапряглись.
