К осуществлению плана экипаж приступил немедленно. Пустили торпеду, всплыли и принялись палить из пушки.
К сожалению, все сложилось не так, как мы ожидали. Топеда выскочила на берег, но не взорвалась, а выгорела с ужасным шумом. Первые несколько снарядов попали в ближайший каик, в котором была то ли нефть, то ли черная патока. В результате весь район целей закрылся густым облаком черного дыма. Сквозь эту завесу мы заметили лишь два разрыва. Куда попали остальные наши снаряды, можно только гадать. Несколько из них срикошетировали и взорвались в миле от берега. По нам открыли огонь из пулемета. В этом бою мы потерпели полное фиаско. Единственный, кто мог записать бой себе в актив, был наш пулеметчик, который изрешетил своим «эрликоном» все грузовики.
Командир, хранивший до сих пор молчание, дал приказ отходить, и лодка понеслась вдоль берега. Неожиданно появилась небольшая деревня, у южной окраины которой начинался канал, соединяющий два залива. Местечко было довольно живописное: белые домики с красными крышами стояли под высокими кипарисами.
Мы подоспели как раз вовремя. Недалеко от берега расположилась группа из восьми соединенных тросом каиков. Впереди был небольшой паровой буксир. Видимо, после заката он должен был отбуксировать их в открытое море. Мы атаковали: прошлись вдоль всей цепочки и вколотили в каждое судно по два-три снаряда. Последним был буксир. Он выпустил облако пара, перевернулся и затонул. Когда наша лодка покидала то место, из желтой воды торчали восемь мачт.
Эта маленькая победа несколько смягчила тяжелое чувство после предыдущей неудачи, но ее едва ли можно было назвать триумфом военно-морского искусства. С другой стороны, в результате этой операции были уничтожены тысячи тонн предназначавшихся для врага грузов, и это мы, несомненно, могли поставить себе в заслугу. Но никто из нас не собирался останавливаться на достигнутом.
По возвращении в Бейрут мы первым делом решили подыскать горную гостиницу, где можно было бы хорошо отдохнуть и развлечься. Послали в разведку нашего романтика Майкла. Он на некоторое время исчез, а когда появился, заявил, что нашел отличное место над названием «Гранд-отель», что находился в Айн-Софаре. Мы устроили ему допрос с пристрастием, которому могли позавидовать гестаповцы. Благожелательные ли там люди? Какие там девушки: белые, смуглые или черные? Напитки палестинские или южноафриканские? Всю ли еду там делают из козлятины? И так далее.
Майкл отвечал с ухмылкой. По его словам, люди нас там примут как родных. Девушки белые и очень хорошенькие. Вне всякого сомнения, они нас полюбят. Бренди там кипрское, очень приятное на вкус. Политические пристрастия? О, ему кажется, что люди в гостинице одинаково хорошо относятся ко всем политическим партиям. Что до еды, то она великолепная. И танцевальный зал отличный. В ответах Майкла сквозил восторг. Он был неисправимым романтиком.
Вечером мы вызвали машину и отправились в эту гостиницу. Дорога сперва шла прямо через душный пригород, потом стала извиваться среди холмов. Чем выше она поднималась, тем прохладнее становилось. Позади солнце опускалось за горизонт. Водитель-араб бормотал что-то насчет голодания, и в конце концов выяснилось, что он целый день ничего не ел, так как соблюдал пост. Пришлось отпустить его домой, когда он высадил нас неподалеку от гостиницы. Машина уехала, поднимая облако пыли, а мы проводили ее печальными взглядами.
В гостинице было тепло, людно и шумно. От множества голосов стоял гул: люди разговаривали на разных языках, с разными акцентами и интонациями. Они явно были чем-то взволнованы. Тощая старуха, производившая уборку в туалете, сообщила нам, что только что стали известны результаты выборов. Как оказалось, победу одержали националисты, которых поддерживала Британия. Старая карга сплюнула и ожесточенно заработала своей шваброй. Мы отправились на поиски более приятных собеседников.
Других британцев, кроме нас и нескольких офицеров-отпускников из 9-й армии, в гостинице не было. На нас была бросающаяся в глаза белая форма. Майкл встретился со своей подружкой, которая, увидев, что нас трое, быстро позвала еще двух девушек. У стойки бара Майкл кратко рассказал нам о местных нравах и наметил план действий. Выпив немного с нами, девушки отправятся обедать со своими родителями. Мы будем есть медленно и позволим нашим партнершам войти в танцевальный зал первыми. К нашему приходу в зале уже будет накрыт стол, и мы с девушками вволю повеселимся. Таким образом можно будет избежать встречи с их родителями.
Стойка бара была изогнутой на американский манер. Красивые молодые француженки поглаживали высокие бокалы своими длинными пальцами. Мы выпили по глотку сладкого рома для аппетита и перешли на бренди. Вокруг говорили о выборах. Дородные смуглые мужчины в красных фесках басили и стучали по столу кулаком. Возбужденные маленькие французы протестующе визжали. Ливанские аристократы сияли от радости. Египтяне улыбались во весь рот и рассуждали о независимости своей страны. Никто не говорил тихо. Все выражали свое мнение криками, словно продавцы вечерних газет.
Блюда были замечательными, вино – превосходным, настроение – приподнятым. В другом конце зала наши подружки беседовали с родителями, не обращая на нас внимания. В гостинице мы не почувствовали недостатка и нормирования. Война была в этом месте лишь темой для разговора. Беженцы из Старого Света убивали здесь время, а мы оказались посторонними. После второй бутылки вина нас это перестало смущать.
Танцевальный зал гостиницы поразил своим восточным великолепием. Там танцевали чернобородые арабы в длинных халатах, разговаривавшие с оксфордским акцентом. Очевидно, в зале много знаменитостей. Наше внимание привлек мужчина, сильно напоминающий Ноэла Коуарда[8]. Впоследствии выяснилось, что это и есть самый настоящий Ноэл Коуард, но данное известие почему-то огорчило нас.
Появились наши девушки и небрежно указали на стол, из-за которого, вероятно, долго спорили. Заиграла музыка. Вечер продолжался.
Моя партнерша, ливанка итальянского происхождения, была настоящей красоткой. На английском она разговаривала лучше меня и знала еще массу языков. Девушка оказалась очень разносторонней личностью и, несомненно, имела бы успех в Голливуде, «Аскоте»[9] или где-нибудь в провинции. Подружка Майкла тоже была довольно миловидной, хотя он полагал, что она слишком смуглая. Смуглая, ну и что! Зато эти девицы могли говорить о музыке и живописи, о географии и ботанике. Они пели все, что угодно: от «Летит время» до «Аве Мария». С ними можно было разговаривать на латинском, древнегреческом и современном греческом языке. Я совершенно убежден в том, что они умели хорошо готовить и штопать носки. Жаль только, что внимательные взгляды их матерей, наблюдавших издалека, не позволили нам познакомиться с ними поближе.
