Вне зависимости от того, насколько успешно шли дела у всех этих исполнителей, профессиональным и личным приоритетом для Брайана Эпштейна всегда оставались «The Beatles». Группа не была в восторге от его идеи превратить их в «причесанный» поп–ансамбль, но все возражения утихли, как только Брайан договорился с Джорджем Мартином о контракте на выпуск двух синглов и продолжении сотрудничества с группой, если пластинки будут продаваться успешно.
Если по идеальному произношению Джорджа Мартина невозможно было распознать в нем выходца из низов северного Лондона, то определить ливерпульское происхождение Эпштейна мог только профессионал. Брайан родился в Дингле, а его детство прошло в Чайлдуолле — еще более рафинированном районе, чем Вултон. Когда в небе над Ливерпулем появились первые фашистские самолеты, Эпштейны переехали в съемную квартиру в Сауспорте и оставались там до 1944 года. Брайан, которому к тому моменту исполнилось десять лет, прошел через несколько дорогих интернатов, где приверженцы антисемитизма и гомосексуальной любви сделали из него того, кем он впоследствии стал. Затем была недолгая служба в армии и плодотворный год в Королевской академии драматического искусства.
В 1961 году Брайан по мере возможности пытался навести порядок в делах семейной компании по продаже мебели, занимая должность директора. Параллельно он исполнял обязанности менеджера по продажам в филиале музыкального отдела NEMS, который располагался в центре Ливерпуля.
Возможно, именно сочетание «профессиональной скуки» и нереализованных творческих амбиций привело двадцатисемилетнего Брайана — с его строгим костюмом и аккуратной прической — в удушливый подвал Cavern и стало решающим фактором, который укрепил его в решимости сделать из «The Beatles» поп–звезд. Хотя Ринго все еще не был «полноценным» битлом, Брайан посчитал своим долгом позвонить Элси и Хэрри — как и опекунам Джона, Джорджа, Пола и Пита — с целью развеять их опасения относительно дальнейшей карьеры их ненаглядных чад. Грейвзы все еще не оставляли надежды пристроить сына к Ханту, однако быстро успокоились, узнав, что «у руля» «The Beatles» теперь стоит аккуратный, правильно говорящий мистер Эпштейн, очаровательный, великодушный, искренний и лишенный всякого корыстного интереса, в отличие от Вайолет Колдуэлл и Питера Экхорна.
Его отношение к новому битлу, возможно, было столь же неопределенным, как и отношение Нейла, но Брайан сразу понял, что Ринго не способен поднять бунт на корабле Леннона и Маккартни, который поначалу относился к Старру как к домашнему животному — «преданному спаниелю», а иногда как к мальчику для битья (конечно, метафорически).
«Если что–нибудь не так, — зло шутил Леннон, — мы все можем обвинить в этом Ринго. Ведь он здесь именно для этого».
Уступчивый и безответный, Ринго поначалу не возмущался саркастическими заявлениями Джона и снисходительным обращением Пола. С упорством, достойным лучшего применения, Старр избегал всевозможных конфликтов и, более того, всячески пытался снискать их расположение, не говоря уже о том, что он пунктуально разучивал их песни.
Больше всего ребят раздражала его нервная привычка пытаться воспроизвести ощущение от шутки, которая когда–то его рассмешила, повторяя ее несколько раз. Однажды, чтобы повеселить своих новых коллег, Старр решил пожертвовать для этого хорошим мнением о нем одной из поклонниц: он растрепал ее аккуратно уложенную дорогую прическу; затем, во время ожесточенных споров Леннона, Маккартни и Эпштейна с Сэмом Личем по поводу предоплаты за концерт в одном из залов Ливерпуля, подростки, стоявшие в очереди за билетами, хихикали, толкали друг друга локтями и показывали пальцами на Ринго, который ходил вокруг с плакатом: «No Pay — No Play» («He заплатите — играть не будем»).
К счастью для «The Beatles», Ринго не был столь бестолковым, когда давал интервью бесплатным газетенкам, которые стали проявлять интерес к группе после того, как в 1962 году вышел их дебютный сингл «Love Me Do». Но даже здесь Ринго ухитрялся говорить больше всех, рассказывая журналистам, сколько веселых недель он провел вместе с группой, и хвастаясь, что он такой же «классный», как и все остальные битлы. А позже, в 1964 году, Старр любил подчеркивать, как же это здорово, «быть с ними на одной волне. Я должен был настроиться на их волну, иначе я бы уже с ними не играл. Я стал для них не только барабанщиком, но и другом».
Когда их вторая «сорокапятка» взлетела вслед за «Love Me Do» на семнадцатое место хит–парада, Ринго перестал опасаться, что его постигнет та же судьба, что и Пита Беста; он стал ловить себя на том, что довольно грубо отвечает на шуточки Пола и Джона. Чувствуя себя вполне непринужденно в компании троих битлов, Ринго разыгрывал маленькие комические сценки, чтобы хоть как–то развлечься и убить время в микроавтобусе или гримерной. К тому времени «The Beatles» устраивали собственный «Starr Time», состоящий всего из одной песни; афиши провозглашали выход Старра как «…один из самых популярных номеров предстоящего вечера». Было бы смешно услышать в исполнении Ринго чувственную «Wild In the Country», «коронный» номер Пита Беста, зато ему идеально подходила жизнерадостная «Boys» и — позже — «Honey Don't»; руководство решило, что этих двух вещей будет вполне достаточно. Пол даже предложил предоставить Ринго танцевальный выход (хотя Старр так ни разу и не станцевал).
«Но только для узкого круга зрителей, — размышлял Пол. — Все мы немного умеем играть на барабанах, в случае чего кто–нибудь из нас мог бы его заменить».
Ринго все еще числился ударником в «The Hurricanes», когда продюсер шоу Know the North, заваленный письмами от любопытных телезрителей, решил проверить правдивость слухов о кадровой замене в «The Beatles» и заснять их на одном из концертов в Сауспорте. В ту «роковую» ночь вездесущие газетчики обнаружили Пита Беста, который прохаживался под мрачными сводами Cavern, в то время как «The Beatles» вместе с Ринго впервые предстали перед громоздкими телекамерами. 22 августа 1962 года эти камеры привезли в Cavern, чтобы запечатлеть ребят, игравших в одинаковых концертных костюмах. Пит Бест, у которого ужасно болела голова, вынужден был уйти после нескольких неуместных ремарок торжествующего мистера Маккартни:
— Мне, да и многим в Ливерпуле, кажется, что они станут знаменитыми — если не на весь мир, то хотя бы на всю страну.
Для него и его матери было сомнительной честью выпускать сингл с Питом до выхода «Love Me Do». Он ответил отказом, когда Эпштейн предложил ему место в группе «The Mersey beats». Как бы ни сложились обстоятельства, Бест никогда не остался бы без работы: теперь он играл в «Lee Curtis and The All–Stars».
