- Давайте же поклянемся, товарищи, - сказал комиссар, заканчивая выступление, - не щадить оккупантов, отомстить фашистам за смерть боевых собратьев!
И все в один голос, спрессованный из лютой ненависти к захватчикам, ответили:
- Клянемся!
Выступили и лучшие бойцы отряда - коммунисты и комсомольцы. Бронебойщик Василий Козлов дал слово подбить не менее двух вражеских паровозов, Геннадий Девятов (он только поправился после тяжелого ранения) и Сергей Сидоров - пустить под откос по вражескому эшелону...
Рабцевич подвел итог собранию. Его выступление было кратким. Он наметил, кто, где и что будет делать к празднику 1 Мая.
- Наша задача, - сказал командир, - сделать все, чтобы в эти праздничные для нас дни фашисты еще острее почувствовали, что у них горит земля под ногами.
Прямо с собрания группы уходили на задание. Бабаевский отправлялся с Синкевичем. Побажеев - с Бочериковым, Линке - с Игнатовым. На складе получали патроны, мины, гранаты, сухой паек - хлеб, колбасу. В первые же дни после прихода на Пинщину отбили у фашистов большое стадо коров. Некоторых раздали крестьянам, передали в 208-й партизанский полк, остальные паслись поблизости. На базе наладили коптильню - научились делать колбасу.
Провожал бойцов сам Рабцевич. На поляне выстроилась группа Игнатова.
- Больные есть? - спросил Рабцевич.
- Нет, - дружно ответил строй.
- Вот и хорошо. - Рабцевич облегченно вздохнул, его лицо заметно повеселело.
- Здоровому человеку всегда легче воевать, - впервые за много дней скупо улыбнулся Линке.
- Желаю успеха вам, товарищи, - сказал Рабцевич. На прощание крепко пожал руку комиссару. - Удачи тебе, Карл!
* * *
Действия бойцов спецотряда, местных партизан были настолько ощутимы, что на какое-то время парализовали движение на железной и шоссейных дорогах. В ответ фашисты организовали несколько карательных экспедиций. Ничего не добившись, они стали концентрировать силы в Парохонске, других населенных пунктах, готовясь к новым операциям.
И тут Бабаевский сообщил, что конное подразделение словаков, дислоцирующееся в деревне Любель, перебив свое командование, ушло в лес, где встретило местный партизанский отряд "За Родину" и влилось в него.
- Вот это здорово, Николай! - сказал Рабцевич. - Как видишь, твои старания не пропали даром.
...Эта история началась сразу же после возвращения Бабаевского с Большой земли. Словацкое подразделение тогда стояло в деревне Вылазы. Солдаты охраняли участки железной дороги.
В отряде решили начать агитационную работу по их разложению. Нужен был человек, через которого для начала удалось бы завязать с ними переписку...
После тщательного отбора Бабаевский остановился на жительнице деревни Сошно Дарье Александровне Малашицкой. Рабцевич одобрил кандидатуру. Оставалось заручиться согласием самой Малашицкой. С этой целью апрельской ночью и отправился к ней начальник разведки. С ним пошли проводник из местных - сосед Малашицкой - и трое бойцов охранения.
В то время фашисты не имели гарнизона в Сошно, если, конечно, не считать бригады немецких железнодорожников, живших в церкви. Однако жили рабочие обособленно, посты выставляли только возле казармы. Поэтому каких-либо препятствий для встречи не предвиделось.
Огородами пробрались к хате Малашицкой. Кругом было спокойно, непривычно для военного времени тихо. Деревня спала. Бойцы охранения заняли свои места - двое залегли в кустах у ограды на улице, один на огороде. Проводник тихо постучал в окошко, низ которого был заделан куском железа. Бабаевский, чтобы случаем не напугать хозяйку, прижался к стене хаты, затаился.
- Кто? - послышался заспанный голос.
Проводник назвался.
- Чего тебе? - недовольно спросили из-за окна.
- Да открой же скорее, Дарья, дело к тебе имею.
Из хаты донеслось приглушенное покашливание, торопливое шлепанье босых ног.
Дверь приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась женская голова в наспех накинутом платке.
- И чего тебе, окаянный, не спится? - проворчала хозяйка. - Входи, полуночник. - Она распахнула дверь.
- Да я тут не один, - виновато проговорил проводник, пропуская вперед Бабаевского.
В сумрачной горнице непросто было различить присутствующих, их близость угадывалась по дыханию.
- Ты кого это ко мне привел? - спросила хозяйка.
Бабаевский опередил проводника, представился:
- Я заместитель командира отряда Игоря. Звать Николаем. Если не возражаете, поговорить с вами надо.
Малашицкая вздохнула.
- Возражай не возражай, а ты уже в хате. Говори, чего надо?
Бабаевского не смутил тон хозяйки. Он знал о ее крутом нраве. Попросил проводника выйти. Сработала привычка: прежде чем заговорить с кем-либо о деле, остаться без свидетелей. В народе недаром бытует пословица: "Береженого бог бережет", чекисты называют это конспирацией.
- Так спрашивай, - нетерпеливо заметила Малашицкая, едва затихли во дворе шаги проводника, - что надо?
- Для начала, Дарья Александровна, пройдем куда-нибудь в уголок, зажжем лампу, коптилку, - предложил Бабаевский. - Знаете, как-то не привык знакомиться в потемках.
- Тогда иди сюда. - Она нащупала его руку, потащила за собой. Рука у нее была по-мужски крепкая. Сделав несколько шагов, сказала: - Постой! - а сама загремела чем-то железным.
- Эт на-а, паралик ее расшиби, печь погасла. Теперь огнем, разживиться можно если только у соседки.
Бабаевский протянул ей пачку немецких спичек.
Малашицкая зажгла тонкую длинную лучину, воткнула в печь между кирпичей. Слабо озарилось место, где они находились. Это было запечье, отгороженное от горницы шторкой из грубой серой ткани. Огонь в топке никак нельзя было увидеть с улицы. Бабаевскому понравилась сообразительность хозяйки. Подумалось: "Должно быть, это место не впервые использует для подобных встреч". Сел на щербатую коричнево-черную, крепко сработанную скамейку. Малашицкая стояла, прижавшись к печке. Некоторое время молча смотрели друг на друга.
Малашицкая выглядела много старше своих шестидесяти двух лет, и в этом не было ничего удивительного. С двадцать девятого года осталась без мужа. На руках пятеро детей. А помощи ждать неоткуда. В тридцать девятом, когда Западная Белоруссия стала советской и вроде бы солнышко взошло в ее жизни, подросли дети, старшую, Михалину, выдала замуж. Да умерла средняя Надежда. Не успело забыться это горе - война грянула. У Михалины фашисты повесили мужа (он был депутатом сельского Совета), а саму угнали на каторжные работы в Германию. Сыновья Григорий и Петр ушли в лес партизанить. Осталась она с младшей - Катериной. Чем могла, партизанам помогала: кормила, обстирывала, белье штопала, - ничего не жалела. И тут вновь несчастье постучалось в ее хату. В феврале сорок четвертого под Брестом погиб Григорий.
