Между тем неудобства, с которыми люди в демократических странах связывают формальности, в высшей степени полезны для свободы. Их главное достоинство в том, что они служат барьером между сильным и слабым, управляющим и управляемым, дают возможность придержать одних и дать время освоиться другим. Необходимость в формальностях возрастает по мере того, как правитель становится более деятельным и могущественным, а подданные его все более апатичными и немощными. Таким образом, демократические народы по своей природе в большей степени, чем все прочие, нуждаются в формализме, но, что также естественно, они его менее всего уважают. Это положение заслуживает самого серьезного внимания.
Нет ничего печальнее, чем высокомерное презрение, которое проявляют большинство наших соотечественников к вопросам формы. Дело в том, что сегодня самые мелкие формальности приобретают значение, которого они раньше не имели; с ними связаны многие из самых больших интересов человечества.
Я считаю, что если государственные люди, жившие в века аристократии, могли подчас безнаказанно презирать формальности, быть выше их, то сегодняшние руководители должны самым уважительным образом относиться к самой незначительной формальности и обходиться без нее лишь в крайнем случае. В аристократиях к формальностям относились с суеверным страхом; нам необходимо возвести их в просвещенный культ.
Другим абсолютно естественным и очень опасным инстинктом для демократических народов является их склонность презирать права личности, придавая им мало значения.
Обычно люди привыкают к одному праву и уважают его в зависимости от его значимости или же от продолжительности его действия. Права личности, которые мы сейчас встречаем у демократических народов, как правило, не имеют большого значения, совсем недавно сформулированы и очень нестабильны, поэтому они часто и легко приносятся в жертву и нарушаются без всяких угрызений совести.
Случается, что в то же время и в тех же странах, где зарождается естественное презрение к правам личности, права общества расширяются и укрепляются, то есть люди начинают испытывать меньшую привязанность к правам частных лиц именно в тот момент, когда возникает необходимость сохранить и защитить немногие из еще оставшихся у них прав.
Поэтому именно во времена демократии истинные поборники свободы и величия человека должны незамедлительно и решительно воспрепятствовать тому, чтобы общественная власть могла легко принести в жертву отдельные права нескольких граждан во имя реализации своих глобальных замыслов. В наше время опасно позволить угнетать даже последнего из граждан; самые несовершенные права личности не могут быть безнаказанно заменены произволом властей. Объясняется это просто: если нарушаются личные права индивидуума в эпоху, когда человеческое сознание проникнуто необходимостью и священностью данных законов, то зло наносится лишь тому, кого этих прав лишают; но нарушение этих прав в наше время приводит к глубокому разложению наци-
501
овальных нравов и угрожает всему обществу в целом, поскольку сама идея подобного рода прав у нас постоянно изменяется и готова исчезнуть.
Существуют определенные привычки, мысли и пороки, свойственные революционной эпохе. Все они в обязательном порядке порождаются длительной революцией, а затем становятся всеобщим достоянием вне зависимости от характера этой революции, ее целей и места действия.
Если какой-либо народ за короткий промежуток времени неоднократно менял руководителей, взгляды и законы, то граждане, составляющие этот народ, в конце концов приобретают вкус к изменениям и к тому, что изменения эти происходят быстро и насильственным путем. Тогда они естественным образом начинают испытывать недоверие к формальностям, бессилие которых они имеют возможность наблюдать ежедневно, и с нетерпением переносят гнет законов, которые столько раз нарушались на их же глазах.
Если обычных понятий справедливости и морали оказывается недостаточно, чтобы объяснить и оправдать все новшества, каждодневно порождаемые революцией, тогда прибегают к принципу общественной пользы либо создают догму о политической необходимости и охотно идут на то, чтобы без угрызений совести приносить в жертву частные интересы и попирать личные права граждан ради более быстрого достижения общей цели.
Эти обычаи и идеи, которые я бы назвал революционными, поскольку их порождает любая революция, проявляются как в аристократическом, так и в демократическом обществах. Однако в первом случае они не столь развиты и живучи, поскольку им противодействуют другие обычаи, идеи, пороки и капризы. Как только революция заканчивается, революционные нравы сами собой исчезают и общество возвращается к прежней политической жизни. В странах демократии положение несколько иное: здесь сохраняется постоянная опасность того, что революционные инстинкты, став более мягкими и упорядоченными, могут постепенно превратиться в правительственные нравы и административные привычки.
Следовательно, ни для какой другой страны революция не таит в себе столько опасностей, как для страны демократической, ибо здесь, помимо случайного и преходящего зла, без которого не может обойтись ни одна революция, всегда есть вероятность породить постоянное, если не вечное зло.
Я согласен с тем, что сопротивление бывает честным, а восстания законными. Я не настаиваю категорически на том, что люди, живущие в эпоху демократии, не имеют права совершать революции, но я считаю, что прежде, чем на нее решиться, им следует подумать более основательно, чем когда бы то ни было, и, вполне возможно, что им выгоднее будет претерпеть сегодняшние неудобства, чем решиться на применение столь опасного лекарства.
Хочу закончить свой труд изложением общей идеи, которая включала бы не только отдельные мысли, содержащиеся в данной главе, но и те, ради которых и была задумана эта книга.
В эпоху аристократии, предшествовавшую нашему времени, в обществе имелись могущественные люди, тогда как общественная власть была крайне неразвитой. Само представление об обществе было нечетким и постоянно смешивалось с всевозможными органами власти, которые руководили гражданами. Основные усилия людей в то время были направлены на то, чтобы расширить и укрепить общественную власть, ее прерогативы и, напротив, ограничить независимость индивидуумов более тесными рамками, подчинить частные интересы общему благу.
Людей в наше время ожидают другие опасности, волнуют иные заботы.
В большинстве современных государств правитель, каковы бы ни были его происхождение, полномочия и должность, наделен практически всей полнотой власти, а частные лица все более впадают в крайнюю стадию слабости и зависимости.
