Де Ниро я знала довольно хорошо: по вечерам мы ужинали вместе. И тут он бывал обаятельным человеком. Все проблемы возникали на съемочной площадке. Мы подружились в Соединенных Штатах, где он снимался у Серджо Леоне в фильме «Однажды в Америке», а я у Жозе Джованни в «Богаче» с Лино Вентурой.
Но и на ужин Де Ниро являлся «замаскированный» — надевал на себя всякое тряпье, чтобы его не узнали. А потом ужасно страдал, что у меня все просили автограф, а у него — нет…
Однако все это ничуть не умаляет его личного обаяния: оно — в чудесной мягкой улыбке, освещающей все его лицо. Де Ниро общается с людьми исключительно посредством улыбки, так как, будучи робким по натуре, почти не разговаривает. Ему совершенно чужда какая бы то ни было экспансивность.
Еще одним закомплексованным моим коллегой был Питер Селлерс. Работалось с ним прекрасно, но все время приходилось сдерживать смех. В жизни же он был мрачным, трагически настроенным человеком.
Я познакомилась с ним, когда он был безумно влюблен в Софи Лорен и так же безумно несчастлив. В общем, Питер пребывал в страшном унынии и не был в состоянии наслаждаться ни своим успехом, ни своими возможностями, ни жизнью, которую ему этот успех и эти возможности обеспечивали. Едва съемки заканчивались, он садился в машину и уезжал — всегда один.
А Брижит Бардо! Вот уж действительно несчастная женщина. Она так и не смогла стать взрослой. Брижит до сих пор не умеет рассчитывать на свои силы: ей всегда нужно опираться на кого-то, кто потом этим злоупотребляет. Бедная Брижит…
Список этот можно продолжать и продолжать. Когда я познакомилась с Питером Финчем, у него тоже была уйма проблем. Я работала с ним в фильме «Красная палатка» и заметила, что он серьезно страдает алкоголизмом.
Не столько несчастным, сколько безумным был Оливер Рид — мы снимались с ним вместе в фильме Календы «День ярости». Воплощенной яростью был и сам Оливер. Он вывинчивал лампочки из люстр и жевал их. «Вы, итальянцы, — говорил он, — просто тряпки… А я смотрите что могу: лампочки есть». Он злился на нас, потому что вся труппа состояла из итальянцев, а ему хотелось быть каким-то особенным.
Мне посчастливилось знать Шона Коннери, тоже снимавшегося в «Красной палатке». О нем я могу сказать только одно: изумительный человек. Он так же очарователен в жизни, как и его персонажи на экране, — милый, веселый. Помню, как он старался исправить мою дикцию. Он совал мне что-то в рот, чтобы поставить зубы в определенное положение, и объяснял: «Ты должна говорить, не сжимая зубов… Особенно хорошо это помогает при произнесении губных звуков».
Коннери очень аристократичен. Он такой ироничный, очень приятный и потрясающе красивый. Думаю, что у него было несметное количество женщин, но, когда мы с ним познакомились, он отличался необычайной верностью жене, с которой прожил уже лет двадцать.
Что касается профессии актера, то Коннери всегда мне говорил: главное — относиться к ней как к ремеслу, не думая о том, что ты звезда. Именно так он себя и вел. Я ни разу не видела, чтобы во время работы он капризничал или устраивал истерику. К делу он относился чрезвычайно серьезно: всегда приходил на съемки первым, а уходил последним.
Еще одним спокойным и красивым до умопомрачения человеком был Пол Ньюмен. Когда я жила в Голливуде в его доме, то чувствовала его присутствие в окружавшем меня воздухе, спала в его постели и плавала в его бассейне.
Потом мы встречались довольно часто. Глаза у него как море: в них так и хочется окунуться.
А Ли Мэрвин? Мы работали с ним в фильме Ричарда Брукса «Профессионалы». Он пил. Пил постоянно и много: после окончания съемок, вечером, я провожала его в бар, а на следующее утро забирала и отводила на съемочную площадку. Он сидел в баре в одиночестве и пил. Но это не отражалось на его удивительных актерских способностях. И не делало его менее любезным.
Очень несчастной, как всем известно, была Рита Хейуорт. Я работала с ней и с Джоном Уэйном в фильме Хатауэя о цирке. Ей было тогда сорок пять лет, но в картине она играла мою мать, а Уэйн — моего отца. В то время мне было двадцать. Тогда еще Рита отличалась красотой. Но пила безбожно. Думаю, играть мать двадцатилетней девушки ей было очень обидно.
Джон Уэйн тоже был обаятелен. Он подарил мне свой стул, вернее, копию стула, который ему когда-то, во времена съемок «Красных теней», подарил Джон Форд. И еще он подарил мне кофейную чашку с надписью «Дюк»… Джон относился ко мне с большой теплотой и восхищением — как если бы я действительно была его дочерью. Он ввел меня в свой дом, познакомил со своими детьми… Его стул сопровождал меня на протяжении всей моей кинокарьеры, над каким бы фильмом я ни работала. Стул этот очень хорош: с высокой спинкой и с большими карманами по бокам — для сценариев.
Знала я и Роджера Мура, красивого, симпатичного и улыбчивого — наконец-то! — даже в жизни.
Но лучшим американцем в моей памяти остается Эллиот Гулд — не самый красивый, но, безусловно, самый обаятельный, несмотря на то что он настоящий безумец.
Когда мы с ним познакомились, все в нем было непредсказуемо: его безумие проявлялось не столько в поступках, сколько в образе мыслей… Этот человек мог говорить об одном, потом совершенно неожиданно перескочить на другое. У него острейший ум и поразительная способность удивлять собеседника. Похоже, фильм «Как невозможно быть нормальным» скроен именно по его мерке: уж сам-то он, к счастью, (потому что в этом его обаяние), действительно никак не может считаться нормальным.
Со многими из этих красавцев мне довелось играть любовные сцены. С некоторыми я играла охотно, и даже очень охотно: с Аленом Делоном или Бельмондо, например. Да и с Ланкастером и Мастроянни тоже. С другими — с Родом Стайгером или Телли Саваласом с куда меньшим удовольствием: хотя я и актриса, но все-таки всегда оставалась женщиной и все воспринимала, как любая женщина…
Что касается любовных сцен в моих картинах, то самой нелепой, насколько мне помнится, была та, в которой я снималась с Генри Фондой в «Однажды на Диком Западе». Он был ужасно скован, даже больше, чем я, еще и потому, что за всю свою долгую актерскую карьеру никогда не играл такой горячей сцены. А Серджо Леоне пришла в голову фантазия устроить пресс-конференцию, посвященную фильму, именно в тот день, когда снимался этот эпизод. И вот нам пришлось отвечать на вопросы сотни журналистов, лежа вдвоем в гамаке, приподнятом на два или три метра над «партером». Вдобавок ко всему в группу журналистов затесалась и жена Генри… А мы там, наверху, не скажу, чтобы были совсем голые, — я вообще никогда не снималась обнаженной, — но выглядели весьма «секси»…
