По прибытии в Маньчжурию я связался также с правителем Барги князем Гуй-фу.
Предложение мое было принято обеими враждующими сторонами, и мирные переговоры пошли очень успешно. Была созвана конференция, на которой по предложению обеих сторон председательствовал я и которая в течение трех дней выработала условия мирного оглашения и подписала договор о дружбе. Харачсны, как эмигранты, вытесненные китайцами из Внутренней Монголии, вступали ко мне на службу в количестве одной бригады, которой баргуты обязались дать свободный пропуск через Баргу. Часть харачен и семьи их при содействии популярного монгольского общественного деятеля г. Фу-хая получили амнистию от китайского правительства и разрешение вернуться на свои земли.
Монгольская бригада получила назначение двигаться в направлении на Даурню, но прибытие ее не могло осуществиться в более или менее близком будущем, принимая во внимание, что си предстояло пройти для этого свыше 800 верст.
Баргутские монголы, возглавляемые князем Гуи-фу и его сыном князем Фу-шапсм, выдающимся деятелем, отлично понявшим всю опасность распространения большевизма в Азии, решили примкнуть ко мне в начинаемой мною борьбе, для чего приступили к формированию собственных национальных частей."Новыечасти были мною зачислены в Монголо-бурятский полк и поставлены на охрану западного участка КВЖД, от Маньчжурии до Хайлара включительно.
Появление этих частей не могло не обеспокоить китайцев, которые в то время постепенно захватывали линию КВЖД своими сильными гарнизонами, вводимыми в полосу отчуждения на основании соглашения, подписанного, с одной стороны, российским послом в Китае князем Кудашевым и генералом Хорватом, а с другой — представителями китайского правительства.
Ссылаясь на это соглашение, китайские власти настойчиво требовали от меня оставления полосы отчуждения и роспуска монгольских отрядов. видимому, — под давлением китайцев князь Кудашев и генерал Хорват также пытались воздействовать на меня. Я получил от них длинную телеграмму, в которой указывалось, что привлечение монголов к формированиям воинских частей является нарушением суверенных прав Китая, на основании чего мне предлагалось отказаться от всякого сотрудничества с монголами.
Выполнение требований китайцев, князя Кудашева и генерала Хорвата поставило бы меня в полную невозможность продолжать какую бы то ни было организационную работу против большевиков. Поэтому я решил их не выполнять, тем более что точка зрения нашего посла в Китае и генерала Хорвата не могла быть признана мною правильной, ибо Барга в силу давнего согласия, существовавшего между Россией и Китаем, пользовалась автономией и правом иметь свои воинские части под руководством русских инструкторов. Принимая же во внимание, что весь западный участок КВЖД до самого Хингана проходит по территории Барги, я считал, что протест в данном случае был направлен не столько в защиту якобы попираемых мною прав Китая, чего фактически не было, сколько на удаление меня из пределов полосы отчуждения КВЖД.
С другой стороны, я не мог согласиться и с тем, что новое соглашение о порядке охраны КВЖД, заключенное князем Кудашевым и генералом Хорватом от имени Временного правительства, уже не сущестиовавшего в то время и передавшего охрану дороги в руки китайцев, было законно и обязательно для меня. Поэтому я старался уклониться от более или менее определенного ответа на требование китайцев оставить Маньчжурию и перенести свою базу на российскую территорию до тех пор, пока в Маньчжурию не приехал майор Куроки, прикомандированный японским правительством ко мне в качестве советника, с которым я быстро достиг взаимного понимания и которому удалось уладить вопрос о сохранении моей базы в Маньчжурии с китайскими властями.
Таким образом, с китайцами вопрос был так или иначе улажен. Что же касается князя Кудашева и генерала Хорвата, то я написал им свои соображения, изложенные выще, и выразил пожелание видеть в них защитников интересов нашей родины, а не суверенных прав Китая, ктому же фактически не нарушенных. Позднее по этому вопросу из Пекина быт командирован в Маньчжурию советник нашего посольства г. В.В. Граве, который имел задачей убедить меня в правильном понимании наших задач в связи с новым соглашением об охране дороги. Я не мог согласиться с ним. Конечно, китайскому правительству было выгодно настаивать на этом соглашении, мы же, по моему мнению, не имели права заключать его, так как оно было создано уже после того, как российское правительство, от имени которого оно было подписано, перестало существовать; сменившая же его советская власть вообще не желала признавать ни соглашений, ни дипломатов, назначенных се предшественниками. При таких условиях соглашение, конечно, не имело юридической силы и потому не было обязательным для меня, тем более что на мою просьбу ознакомить меня с текстом со стороны В.В. Граве последовал отказ, и я до сего времени не знаю, в чем, собственно, состоял этот любопытный дипломатический документ.
Я считал, что китайцы так или иначе все равно введут свои войска в полосу отчуждения КВЖД, но полагал более правильным предоставить им в данном случае действовать по собственному усмотрению, коль скоро мы не имели силы заставить их уважать свои права, и ограничиться лишь дипломатическими протестами. Таким путем мы имели возможность в будущем требовать восстановления односторонне нарушенного положения. Согласие же наше на передачу охраны дороги в руки китайцев узаконивало их действия и лишало нас какой-либо надежды па удовлетворение в будущем.
Все это создавало недоразумения и неувязку в моих отношениях с представителями старой» царской России и давало им повод поносить мои действия как незаконные и этим натравлять на меня китайские власти. В этих условиях приезд майора Куроки явился подлинным спасением для меня и для моего дела, ибо отныне я мог рассчитывать на помощь и содействие, в которых мне отказали наши представители в Китае, несмотря на то, что они были поставлены именно для охраны интересов национальной России на далекой восточной границе ее.
После соглашения с монголами, ввиду предстоящего формирования из них охранных частей для западного участка линии КВЖД, я назначил барона Унгсрна комендантом города Хайлара, приказав ему привести в порядок русские части, квартировавшие там. В Хайларе находились части Железнодорожной бригады и конные части корпуса Пограничной стражи. 11с только солдаты этих частей, по и большинство офицеров их были совершенно разложены большевизмом, и во многих случаях именно офицеры являлись инициаторами и руководителями во всех революционных нововведениях во внутренней жизни строевых частей и в их внешних политических выступлениях. Поэтому назначение барона Унгерна комендантом города было встречено упорным сопротивлением, чуть ли не полным бойкотом со стороны офицерского состава, не желавшего подчиниться вновь назначенному коменданту города. Небольшая часть офицеров, понимавшая обстановку и готовая помочь барону, встретила противодействие со стороны старой комендатуры, подыгрывавшейся под настроения распущенной солдатской массы. Одним из выдающихся офицеров местного гарнизона являлся штаб-ротмистр Межак; он не только не поддался разлагающему влиянию большевизма, но и сумел сохранить свою сотню, единственную часть в Хайларс, имевшую в то время воинский облик. Штаб-ротмистр Межак со своей сотней добровольно подчинился барону и предоставил себя в полное его распоряжение.
