Даже сильной и честной, содружной государственной власти (а она такой не являлась), даже при благоприятной внешней обстановке трудно было решать эти охранные задачи, ибо агрессивные «преторианцы» террора несли бациллы разложения и насилия и в фабрично-заводскую среду, и в крестьянскую избу, в общество, семью и университет. Даже в армию. «Сквозящая везде одна и та же цель — сделать армию неспособной к подавлению внутренних беспорядков путём привития основного тезиса антимилитаризма — что войска не должны стрелять по бунтовщикам, невольно наводят на мысль, что вся эта проповедь ведётся под руководством какой-то одной, общей для всех стран организации и составляет одну из глав намеченного ею к исполнению плана. В этом предположении нас утверждает и то обстоятельство, что, расшатывая всеми средствами “официальную” армию во имя якобы высоких идей: гуманности, прогресса и т.п., антимилитаристы в последнее время принялись за сформирование собственной армии. Таковыми являются все боевые организации наших революционеров… Это двуличие, эти характерные две мерки: одна для нас, другая для них (как тут не вспомнить двойные стандарты в сегодняшнем мире — давно опробованные двойные стандарты, гораздо ранее двадцатого века! — Авт.) — заставляют заподозрить, что невидимые вдохновители всей этой пропаганды и всех этих боевых организаций из рабочих и др., диктующие и тем и другим их поведение, — люди, для которых всегда и всюду существуют две меры: одна — для избранных, другая — для всех остальных, а социалисты и сбитые с толку рабочие — их покорное, бессознательное оружие, их пушечное мясо». Но будут ли выработаны международные пути противодействия этому грозному наступательному злу, и вообще возможны ли они? Снесарев в связи с этим напоминает о русском почине: «В 1902 году Россия обращалась через своих представителей к иностранным державам с предложением установить международное соглашение для борьбы с анархистской пропагандой, но предложение это далеко не везде встретило сочувствие и потому не имело никакого результата. Вероятно, большинство государств полагало, что дело это может близко касаться только нас, а себя считало в безопасности, или же, быть может, нашлись советчики, которые сумели успокоить кого следует. Во всяком случае, не мешает помнить, что ещё Дизраэли имел смелость утверждать в своём романе “Конингсби”, что все нити международной политики находятся в руках единоплеменников».
Что можно было противопоставить разрушительной пропаганде? Своё созидательное слово и для военных, и для гражданских. Снесарев идёт в редакторы журнала «Чтение для солдат», где публикует настоятельно необходимые статьи: «География России», «Внутренние враги России и их революционная проповедь», «Дисциплина в армии». Он также, по сути, формирует курс газеты «Голос правды». Справедливое, бесспорное утверждение современного исследователя снесаревской военной «вселенной» А.Е. Савинкина: «Именно со страниц “Голоса правды” Снесарев повёл бой в защиту Отечества, таких его святых и незыблемых понятий, как Бог, Родина, история… выдвинул и всесторонне обосновал русскую национальную идею, стратегию исторического (эволюционного) развития России, идею практического изучения Востока; упредительно разоблачил кровавую сущность предстоящего России социалистического эксперимента; указал на дальневосточные перспективы и “жёлтую опасность”; разработал концепцию здорового эгоизма в международных отношениях и принципы внешней политики России; сформулировал аксиомы государственной обороны и законы войны».
Предостережение — из пророческих: «Создалась крупная угроза русской государственности, угроза нашему прошлому, нашим национальным идеалам, светлому облику нашей Родины… У России нет будущего вне законов истории». А ведь сколько их было, «мастеров» обращаться с Историей, как с беззащитной женщиной: осветить в своем мертвенно-выморочном свете или увести в тень; подправить Историю, а то и вовсе заменить; обогнать Историю или убыстрить её бег; законсервировать; усечь и даже — покончить с нею. Убить!
Печататался Снесарев чаще под псевдонимами: Восточник, Туркестанец, Кубанец, Мусафир, С-ев… не литературной блажи ради, того требовал конспиративный кодекс разведчика.
В фокусе — всемирное и отечественное, большое и малое. Пишет даже о зарубежном вояже Горького. «Когда Максим Горький и его сообщники предприняли кампанию за границею, чтобы подорвать кредит нашей страны, этот дикий и циничный акт вызвал на страницах левой печати улыбки и одобрение; органам этого фланга не пришло в голову обеспокоиться за судьбу России…» («Голос правды», 1907). Горький, правда, увидел за океаном и нечто зловещее, лицемерное, обездушенное, о чём и рассказал в «Городе жёлтого дьявола», но его внутреннее «босячество» выжигало естественную любовь к родине, пусть она и была для него досадной из-за монархического устройства. Испытает он багрово-красные прельщения и реальности революционного — и буржуазного, и большевистского — «переустройства», буревестником которого был. Поздно спохватится. Но искренним перед собой едва ли до конца станет. «Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа…» Подобными заявлениями-булыжинами в его злой статье «О русском крестьянстве» и иных хоть мости чёрную площадь раздора. Но откуда он вынес такое наотмашь бьющее убеждение? Со дна жизни, тяготевший к этому «дну»? Сам жестокую революцию звавший? «Безумство храбрых» провоцирующе-безответственно воспевший?
Пути Снесарева и Горького пересекутся заочно на Русском Севере, на Соловках, на Беломорканале, у первых вёрст первой большевистской ударной стройки. И не увидит «великий пролетарский писатель», духовный вдохновитель массивного фолианта «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», вкупе с востронацеленными очами и перьями Виктора Шкловского, Всеволода Иванова, Веры Инбер, Валентина Катаева, Михаила Зощенко, Льва Никулина, Корнелия Зелинского, Бруно Ясенского, Евгения Габриловича, Алексея Тихонова, Николая Погодина, Алексея Толстого, Константина Финна-Хальфина и иже с ними всего ужаса, заключённого в подвижный концлагерь народа. (Зато восторженными словами и сагами воздано главному тогда держателю карательно-воспитательного меча Ягоде, лагерным «вождям», а среди них: Семён Фирин, Матвей Берман, Нафталий Френкель, Лазарь Коган, Яков Раппопорт, Сергей Жук, да и главный охранник канала Бродский, да и «железный» Сольц, — в «Ахипелаге Гулаге» Солженицын даст им кратко-выразительные «характеристики».
