Мне говорили, что не стоит (волынки много, снимать опасно и трудно) и что водосбросы на экране будут выглядеть не менее убедительно. Но я человек упрямый: «втемяшится в башку какая блажь — колом ее не вышибешь».
Дождались шторма в Баренцевом, погрузились на спасатель и вышли в море. Шторм был намного меньше, чем тот, который я пережил на «Белоусове», — баллов пять. Но качка была приличная. Механика аппаратуры укачало, гримершу укачало. Мы сняли кадр, как старпом (актер Игорь Боголюбов) смотрит на «Полоцк» и его накрывает волной. Боголюбова отправили сушиться, и мы сняли еще несколько кадров — как волны разбиваются о корабль. Камеру залило. Ниточкин сказал, что еще обязательно надо снять общий план с мачты. И второй оператор Манохин пошел за запасной камерой.
На палубе, кроме нас, никого не было, — моряки не идиоты, чтобы при волне и температуре плюс четыре торчать на ветру с мокрым снегом.
Манохин принес камеру в кофре, и мы полезли на мачту: впереди Манохин с кофром, за ним Ниточкин со штативом, за Ниточкиным — я с аккумулятором. Чтобы аккумулятор не мешал, я его повесил через шею на спину. Это было большой ошибкой. Скобы, по которым мы лезли на мачту, обледенели, корабль качало, и, когда он зарывался в воду носом, ноги соскальзывали, я висел на скобе на руках и меня душил ремень от аккумулятора. А когда нос корабля задирался, я врезался лицом в мачту, а аккумулятор бил меня сзади по затылку. И так метров двадцать вверх.
Как мы остались живы — не знаю.
Когда мы забрались на марсовую (смотровую) площадку, увидели, что на палубу выскочил капитан с помощником и они, размахивая руками, что-то кричат. Грохот стоял такой, что ничего не было слышно.
Ниточкин установил штатив, мы привязали его к поручням.
— Камеру! — крикнул Ниточкин.
Манохин открыл кофр и вдруг истошно завопил:
— Полный назад! Георгий Николаевич, полный назад!
Камеры в кофре не было. Там был кубинский коричневый сахар.
Между прочим. В то время шли поставки коричневого сахара с Кубы. Горы сахарного песка в порту ждали погрузки в вагоны.
В последнюю неделю съемок в Мурманске я заметил, что механики стали возить камеру не в кофре, а на коленях. Поинтересовался зачем.
— Так надежнее, Георгий Николаевич. На коленях меньше трясет.
Оказывается, они в гостиничном номере соорудили нечто вроде самогонного аппарата, а в кофрах вывозили мимо охраны этот сахар. И вот сейчас, на мачте, я понял, почему каждый вечер в их номере звучал аккордеон и наш ассистент Саша Бродский орал песни.
Дядя Вася Тридцать три несчастья
Как и предупреждали опытные люди, все, что сняли в Баренцевом море во время шторма, смотрелось не очень эффектно.
Во дворе, на натурной площадке «Мосфильма», построили кусок палубы и установили два водосброса по четыре кубометра каждый: один на трехметровом, другой на пятиметровом помосте. Водосбросы — ящики, сколоченные из досок, проложенные брезентом. Их наполняют водой, одна стенка откидывается — и вода падает на палубу.
Саша Борисов придумал систему, по которой стенка водосброса откидывалась, когда постановщик дергает за веревку.
На пятиметровом водосбросе сидел рабочий-постановщик Федя, а на трехметровом — постановщик дядя Вася по прозвищу Тридцать три несчастья. Дяде Васе вечно не везло. Он был невезунчик классического образца. Если в кассе кончаются деньги — то именно на дяде Васе. Если трамвай сходит с рельсов — то это именно тот, на котором надо было дяде Васе ехать. Если разыскивали особо опасного преступника, то хватали и мутузили именно дядю Васю. И т. д. и т. п.
Особенно не повезло дяде Васе во время войны. У него было много ранений — и ни одной боевой награды. В первый же день, когда его забрали в армию, ему засветили в голову учебной гранатой — каски на дядю Васю не хватило. Он угодил в госпиталь.
Когда выписался, прошел подготовку, но по дороге на фронт машину сильно подбросило на ухабе и дядя Вася выпал из грузовика. Множественные переломы — и опять госпиталь. Выписался перед самым концом войны, но до фронта так и не доехал: в апреле сорок пятого в Будапеште ревнивый муж выкинул его с третьего этажа.
Опытный дядя Вася сказал, что дергать за веревку — ненадежно. Он будет веревку рубить топором.
Уже была глубокая осень. Снимали мы ночью. Репетировать не стали, потому что заполнять водосбросы очень долго. А все замерзли. Снимали двумя камерами. Поставили камеры, приборы. Вышел наш боцман Россомаха — Борис Андреев. Поправили свет.
— Все готовы?
— Все.
— Камера!
И тут на «палубу» обрушилось восемь тонн воды. Выглядело это довольно эффектно, но, когда вода сошла, Андреева не было, — смыло. В то место, где он стоял, воткнулся топор, а рядом сидел дядя Вася Тридцать три несчастья. Мокрый, но живой.
Говорил я Борисову — дядю Васю к водосбросу близко не подпускай!
Вредный Сталинабад
В Госкино фильм «Путь к причалу» посмотрели, но акт не подписали: велели сначала показать морякам. Директор «Мосфильма» позвонил министру Морского флота и пригласил его на просмотр.
Министр приехал на «Мосфильм», — и с ним еще человек десять.
После просмотра министр спросил:
— Какие будут замечания?… Давай ты, Афанасьев.
Встал тусклый пожилой человек в сером костюме и сказал, что картина его огорчила.
— Вот, — он заглянул в бумажку, — первое: мало новых судов. А Северный флот у нас значительно обновлен. Атомоход «Ленин» надо было бы показать! Второе. Техническое оснащение отражено слабо, — в мурманском порту три новых чешских крана, а я увидел только один, и тот далеко, на заднем плане. И третье: когда ваш боцман идет по причалу, он проходит мимо танкера «Сталинабад». Нет танкера «Сталинабад». Есть танкер «Софья Ковалевская».
— Перовская, — подсказали ему.
— Что Перовская?
— «Софья Перовская». «Ковалевская» — лесовоз.
— Ах да, «Ковалевская» — это бывший «Сталинакан». — И мне: — Ваш — «Софья Перовская».
— Мы на кораблях ничего не писали. Как было, так и сняли, — сказал я.
Министр посмотрел на Афанасьева.
— Я разберусь, товарищ министр. Распоряжение — убрать из названий Сталина — в Мурманское пароходство давно ушло.
— Что ж, — сказал министр, — атомоход и краны уже не нарисуешь, но «Сталинабад» надо убрать.
— Уберем, — пообещал директор «Мосфильма». — Вырежем этот кадр.
— А так спасибо за то, что обратились к морской тематике, — и они встали.
— Простите, а как сам фильм? — спросил я. — Хоть что-нибудь понравилось или все плохо?
