Когда наступало затишье, наш блиндаж превращался в место для отдыха, сна, приготовления горячей пищи, игры в карты, чтения и написания писем. Он становился своего рода святилищем, позволял снять напряжение от изматывающего напряжения боев.
В ноябре 1941 года, сразу после того, как мы заселили наши новые жилища, начались свирепые холода, каких в Германии мы не знали.
В следующие месяцы ударили морозы с такими низкими температурами, что раненые с обеих сторон погибали от переохлаждения прежде, чем их успевали отвезти в тыловые госпитали. По моим оценкам, в первые зимние месяцы в России примерно треть потерь была вызвана сильными морозами. От холодов погибло также много наших раненых солдат группы армий «Центр», участвовавших в сражении под Москвой.
От низких температур отказывало и оружие, и техника. Если из оружия не стреляли регулярно и не предохраняли его от холода, то смазка попросту замерзала. Мои товарищи рассказывали мне, что собственными глазами видели, как застывали моторы машин. В связи с этим неизбежно возникали проблемы со снабжением, что иногда приводило к сокращению пайков до половины буханки хлеба на сутки. Хотя это было очень мало, мы знали, что жители окруженного нами Ленинграда получают хлеба еще меньше.
Вышеназванные проблемы привели к тому, что мы с опозданием примерно в полтора месяца получили зимнее обмундирование. Для выполнения боевых заданий по корректировке огня на передовой мне нужен был зимний камуфляжный костюм. К счастью, я одним из первых получил белую каску, белую накидку, белую шинель и белые штаны еще до наступления свирепых холодов.
Когда выпал глубокий снег примерно 30 сантиметров толщиной, мне стало проще передвигаться на лыжах между передовой и нашими тыловыми блиндажами. Кроме того, так было проще скрываться от огня русских снайперов.
Снайперы размещались в больших количествах в многоэтажных домах на окраине Ленинграда, находившихся на расстоянии мили от Урицка. Кстати сказать, они были лучше обучены и экипированы, чем снайперы вермахта, которые считали советские винтовки более эффективными и предпочитали трофейное советское оружие своему, немецкого производства. Когда мне в руки попалась такая снайперская винтовка и я смог опробовать ее, меня поразила ее точность.
Точность снайперского огня означала, что количество убитых из этих винтовок по сравнению с числом раненых было намного выше, чем количество убитых из другого вида оружия. Наши каски неплохо защищали от скользящих выстрелов пуль и шрапнели, но не выдерживали прямого попадания. Имея рост шесть футов, я быстро научился сгибать голову и стремительно передвигаться по особо опасным участкам передовой.
Несмотря на то что в Урицке для нас особую угрозу представляли вражеские снайперы, мы также несли высокие потери от артиллерийского огня противника. Артиллерия Красной Армии отличалась высокой точностью и по своей мощи не уступала артиллерии вермахта.
Еще одну опасность представляли для нас русские пулеметы. Они использовали главным образом разрывные пули и поражали цель даже на расстоянии полутора километров. В отличие от орудийных выстрелов узнать местоположение врага или определить степень угрозы по свисту пулеметных пуль было невозможно. Если вы слышите свист пуль, пролетающих у вас над головой, то вы в безопасности. Если же не слышите, то вы ранены или убиты.
Обморожения или переохлаждения мы боялись так же, как и советского оружия. Скользя по снегу на лыжах между передовой и тылом, я постоянно находился в движении и не так сильно подвергал себя воздействию холода, однако все равно однажды не избежал обморожения. Вернувшись как-то раз в наш блиндаж, я понял, что не чувствую больших пальцев ног. Сняв обувь, я увидел, что мои ступни побелели от холода, а пальцы полностью утратили чувствительность.
Меня предупреждали не обрабатывать обмороженные места горячей водой, и я решил вместо горячей воспользоваться холодной. Выйдя наружу, я стал медленно поливать ноги холодной водой и массировать большие пальцы. Я испытал жуткую боль, однако спустя двадцать минут кровообращение постепенно вернулось. Менее удачливые солдаты теряли от морозов пальцы рук и ног. Я думаю о том, что опоздай я вернуться в тепло хотя бы на час, я лишился бы пальцев ног.
Однажды вечером, возвратившись из караула, я обнаружил, что в нашем блиндаже устроили вечеринку по поводу того, что к нам в гости заглянул наш давний товарищ из другой дивизии. Тут же был открыт запас коньяка.
Ко времени моего возвращения они успели опрокинуть каждый по шесть рюмок и потребовали, чтобы я выпил «штрафную». Пришлось подчиниться. Затем мы продолжили попойку, и я в конечном итоге здорово напился. На следующее утро все проснулись с сильной головной болью. Такова была расплата за кратковременное забытье во время боев.
Позиционная война
Ноябрь 1941 года — март 1942 года
Когда я служил корректировщиком огня, меня постоянно сопровождал солдат из взвода связи, потому что мое знание азбуки Морзе было крайне ограниченным. Он передавал по телеграфу сведения о местонахождении цели артиллерийским расчетам, располагавшимся примерно в миле от нашего блиндажа. Когда я выкрикивал «еще пять!», это означало, что следует подкорректировать цель и перенести ее на пять метров вперед. Из фразы «десять вправо!» следовало, что необходимо сдвинуть ее вправо на десять метров. Связист передавал эти мои поправки артиллеристам.
Если мы удерживали какую-нибудь позицию более одного дня, как это было в Урицке, то наша рота обычно устанавливала полевую телефонную линию, ведущую в мой блиндаж. Она была столь же надежна, как и телеграфная линия, и позволяла напрямую давать указания орудийным расчетам. Хотя у нас были радиопередатчики, мы редко пользовались ими из боязни быть перехваченными русскими связистами.
Перебираясь на новую позицию, я тщательно изучал местность по карте, чтобы определить направления возможной атаки советских войск. После этого я просил наших артиллеристов сделать пробный выстрел по координатам цели. Вторым выстрелом цель уточнялась окончательно. Затем я просил их назвать цель позицией «А» для более быстрой реакции при начале атаки. Назывались и другие позиции — «В», «С» и так далее. Иногда вместо букв использовались имена собственные.
Далее я произносил такую фразу: «Позиция «А», пять выстрелов, два орудия!» Когда враг стрелял один раз, мы понимали, что ведется такая же пристрелка цели. Вскоре вся ничейная земля превращалась в огромную смертоносную зону предварительной пристрелки.
