Шел уже пятый (или даже седьмой) час вечера и сумерки уже были не за горами, а французское наступление все никак не могло толком начаться. Разгневанный неудачами своей наемной пехоты, король Франции, повелел: «Перебейте же этот сброд – они мешают нам начать рыцарскую атаку, загораживая путь!» Выдвигаясь вперед, французские рыцари стали избивать и топтать конями свою же пехоту, а дисциплинированные английские лучники по-прежнему методично и точно стреляли в самую гущу французского войска, потерявшего строй в грязном месиве, и ни одна из стрел не пропала даром. Оказавшись под ударом сразу с двух сторон, генуэзцы в целях самообороны открыли стрельбу по французским рыцарям, благо они были рядом и промахнуться было сложно. Это уже был полный бардак! Так, с самого начала сражения бравая рыцарская кавалерия была поставлена в очень невыгодные условия. Ее, истощенную необходимостью пробираться через грязевое болото, толпы и трупы своих нерадивых арбалетчиков, искусственные препятствия («волчьи ямы) и далее вверх по скользкому после дождя склону холма, чтобы вступить в ближний бой, словно косой скашивал не прекращавшийся ни на минуту ливень вражеских стрел. В воздухе стоял резкий гул тетивы, свист и стук вонзавшегося в цель смертоносного железа. Нескончаемый град свистящих стрел с широкими наконечниками не стал особо опасен как для рыцарских кольчуг, так и для входивших в обиход лат с кольчужным сочленением на сгибах, но зато убил и вывел из строя множество лошадей, большинство из которых вообще были едва защищены. Они целыми рядами падали замертво.
…Кстати, стрелы длинного валлийского лука действительно пронзали защитное снаряжение рыцаря, особенно ту его часть, которая не была покрыта металлическими пластинами (в ту пору многие из них уже стали носить кованные латы, прикрывавшие грудь и бока). В то же время, не все стрелы, выпущенные английскими лучниками находили цели, точно так же как не все стрелы, нашедшие цель, пробивали броню надвигающихся французских рыцарей – большую роль здесь играл угол попадания. Зато стрелы хорошо выбивали из-под рыцарей лошадей. Обезумевшие от ран рыцарские кони разрушали строй. А туши погибших животных превращались в дополнительные препятствия на пути следующей атакующей волны конных рыцарей, давая вражеским лучникам шанс отправить в полет больше стрел, что, естественно, еще больше осложняло обстановку для нападающих. А спешенный (потерявший лошадь) рыцарь уже был совсем другой – не столь крупной – мишенью и создавал меньше беспорядка в случае ранения, не говоря уже о лучшей защищенности воинов по сравнению с конями. Если ему и удавалось пережить ливень стрел и достичь английских позиций, то его уже встречали во всеоружии, спешившиеся английские рыцари.
Тяжеловооруженные всадники вылетали из седел, барахтаясь в грязи. Те, кому удавалось подняться, с большим трудом двигались по грязи пешком под опустошительным огнем. Зато стрелы с «шиловидными» наконечниками пронзали броню французов, нанося им огромный урон. Кое-кто из них, скользя и падая по обильно пролитой конской и людской кровью траве, все же добрался до врага, но только на правом фланге, где яростно схлестнулся в ближнем бою с неприятельскими рыцарями и копейщиками. Филипп VI прекрасно видел, что его авангард бездарно гибнет! И тем не менее по мере подхода отставших частей своего бравого воинства, он упрямо бросал его прямо с марша в бесплодные атаки – в самое пекло боя! Ни порядка, ни какой-то согласованности по-прежнему не было. Как результат перед темными рядами профессионально «работавших» молчаливых англичан все росли и росли горы бьющихся лошадей, мертвых тел и умирающих рыцарей. Эта груда окровавленного металла и пронзенной плоти все увеличивалась, препятствуя продвижению вверх по склону тем, кто еще пытался атаковать. Как только свежая группа доблестных рыцарей появлялась на поле, она яростно пришпоривала своих могучих коней, скользивших по вязкой от дождя и крови земле, и нестройной лавиной шла в атаку по телам убитых и раненых, спотыкаясь о них и падая – все с тем же результатом: быть расстрелянной словно куропатки на лету! Но на смену им – а по сути на заклание – уже безрассудно скакала новая волна запальчивых французов, традиционно столь неудержимых в атаке – столь близкой их пониманию природы войны, повышенной самооценке и самосознанию (героизм на поле боя). Отваги и напора французским рыцарям – прекрасно подготовленным индивидуальным бойцам – было не занимать и в течение нескольких часов (!) их беспорядочные толпы, а не единое боевое формирование, продолжали яростно наседать на врага.
…Спрашивается, чего ради французские рыцари, словно безумные поднимались вверх по склону Кресиан-Понтье под непрекращающимся ливнем валлийских стрел?! Высочайшая храбрость или отсутствие здравого смысла. Скорее всего дело в том, что они с детства учились лишь одному: сражаться, сражаться и сражаться. Отсюда их невероятная напористость и стремление стяжать славу лучшего воина. Для них – военной элиты – лишь победа служила целью. Понести поражение от крестьян – презренной пехтуры – или же покинуть поле боя до того, как трубы к этому призовут, все это означало навечно покрыть себя несмываемым позором. Пока бой не кончен – рыцарь должен (обязан) сражаться не переставая, пока сам король не подаст сигнала к отбою. В общем, видя перед собой врага, вопреки логике и разуму, «одурманенные» мировоззрением и «кодексом чести» (помните – легендарное: «Гвардия погибает, но не сдается!») французские рыцари просто не имели иного выбора, как только атаковать и атаковать. Тем более что рыцари в своих шлемах в опущенными забралами – сквозь узкие смотровые щели они видели лишь то, что творилось прямо перед ними (боковой обзор был крайне затруднен) – не могли оценить общей картины боя. А на поле царил хаос! Им могло казаться, что еще чуть-чуть и они дожмут эту презренную пехтуру! Еще одна неистовая атака и французская отвага и напор наконец-то одолеют этих жалких стрелков. Тем более что сумерки все сгущались и сгущались и очень скоро ни стрелять, ни биться в рукопашной не будет никакой возможности.
Рукопашные схватки вспыхивали все чаще и чаще, становясь все ожесточеннее и ожесточеннее. Особенно жарко было там, где отважно рубился не по годам высокий и мужественный 16-летний Эдуард, принц Уэльский, ставший им по воле отца очень рано – в 13 лет, 12 мая 1343 г. Французские рыцари графа Алансонского и Жака д’Эстраселя сумели даже сбить наследника английского престола на землю, пало и его знамя. Отвечавший за безопасность наследника английского престола Годфри/Жоффруа д’Аркур (? – 5.0401356, Руан, Франция) запросил помощи у Эрандела и даже послал гонца к самому королю за подкреплениями. Но Эдуард, видя, что часть рыцарей Эрандела уже спешит его наследнику на помощь, отказался направить резервные силы на угрожаемый участок битвы. Совершенно спокойно отец заявил, что сын должен сам подтвердить, что совсем недавно – раньше срока (не в 20 – 21, как это полагалось, а всего лишь в 16 лет!) – юнец получил рыцарские шпоры от короля вполне заслуженно. Принц и его доблестное окружение благополучно отбились (именно тогда там погиб граф Алансонский и его рыцари) и были очень горды содеянным.
