Писарев утверждал, что, лишь когда человек подчинит природу и усовершенствует способы труда, что даст ему возможность удовлетворить свои «грубые потребности» и получить свободное время, тонкие эстетические наслаждения найдут широкое признание в жизни, а до тех пор увлечение искусством будет представлять собой недозволенную роскошь. «Впрочем, — оговаривался он, — как ни смешна кружевная заплата наук и искусств на изорванной сермяге, составляющей драпировку масс, должно, однако, сознаться, что эта резкая несообразность принадлежит к самым невинным уклонениям от правильного и разумного развития народной жизни» (8, стр. 610–611). Писарев говорил, что его отношение к искусству сходно с тем, какое выражено в романе А. Михайлова «Жизнь Шупова»: «…сейте хлеб, а васильки будут; мало ли их будет, много ли — это не важно, без них с голоду не умрем» (11, стр. 208).
Писарев крайне отрицательно относился к ремесленничеству в искусстве, считая, что посредственность в этой области — явление чисто отрицательное и в то же время человек, бездарный в данном отношении, на другом поприще может приобрести ценные трудовые навыки, стать врачом, агрономом, учителем, химиком, переводчиком, машинистом и т. д., т. е. сделать свою деятельность общеполезной. Писарев подчеркивал, что, как показывает жизнь, юноши, идя по пути Глинки, Брюллова, Мочалова, но не имея такого же таланта, «не приобретали ничего, кроме печальной привычки к тунеядству и сивухе». Неотступно следуя своей реалистической программе, Писарев страстно призывал молодежь определять свою деятельность, исходя из глубокого осознания того, где она может принести обществу наибольшую пользу. В то время когда Россия задыхается в нищете и невежестве, достойны, по его убеждению, «презрительного сострадания» те, кто посвящает свою жизнь созерцанию картин, чтению лирических поэтов и благоговейному слушанию симфоний. Если стране нужны в первую очередь машинисты, химики, ученые, публицисты, переводчики, если она «нуждается в мыслящих, знающих и неутомимых работниках по всем многочисленным отраслям чистой и прикладной науки», то Дарвин, Гексли, Либих и другие — «вот философы, вот поэты, вот эстетики нашего времени», — говорил он (9, стр. 316).
Высказывания эти, разумеется, односторонни. Но они были продиктованы страстным желанием Писарева обратить внимание общественности на исключительную важность наибольшего притока сил в область естественных наук и в сферу непосредственного материального производства для ускорения социально-экономического прогресса общества. Как бы то ни было, нельзя не заметить, что утилитарный принцип, строго проведенный Писаревым в области эстетики, привел его к односторонности в интерпретации явлений искусства. В подходе к искусству как только к наслаждению явно сказывается недооценка, во-первых, познавательной роли искусства, его участия в духовном формировании личности, в развитии ее интеллекта, а во-вторых, большой воспитательной роли искусства, его влияния на формирование общественного сознания и, следовательно, активной роли в борьбе за решение социально-политических проблем.
Однако нельзя согласиться с теми исследователями, которые утверждают, будто Писарев, впав в узкий утилитаризм, начал призывать ученых и поэтов бросить свое занятие, пренебречь своим призванием и взяться непосредственно за физический труд или популяризацию. На это сам Писарев отвечал так: «Последовательный реализм безусловно презирает все, что не приносит существенной пользы; но слово „польза“ мы принимаем совсем не в том узком смысле, в каком его навязывают нам наши литературные антагонисты. Мы вовсе не говорим поэту: „шей сапоги“, или историку: „пеки кулебяки“, но мы требуем непременно, чтобы поэт как поэт и историк как историк приносили, каждый в своей специальности, действительную пользу». Но если произведение каждого из них не даст «ровно ничего… ни одного оригинального взгляда, ни одной самостоятельной идеи…», то им реалисты всегда готовы посоветовать шить сапоги или печь кулебяки (10, стр. 95–96). «Мы никогда не говорили и не скажем, — продолжал в другом месте Писарев, — что Дарвин и Либих должны служить обществу путем пахания земли… все органы должны служить общей жизни или, говоря яснее, все члены общества должны служить каждый на своем месте, приносить пользу обществу, в этом не может быть никакого сомнения». Что же касается до гениальных натур, то их не остановит и не собьет с толку никакая реалистическая критика. Гениальные натуры преодолевают самые серьезные препятствия; они борются с деспотической волей родителей, с предрассудками общества, с бедностью, с невежеством и все-таки, несмотря ни на что, идут туда, куда их тянет преобладающая страсть. Если у нас народится какой-нибудь Рафаэль и Моцарт, то он ни за какие коврижки не пойдет в машинисты или в медики и наплюет на всякие реалистические проповеди. Значит, реалистическая критика не давит великих талантов, потому что их задавить невозможно. Она только кормит здоровой умственной пищей ту толпу, которую эстетики опаивали дурманом, уводя с пути общеполезной деятельности (10, стр. 372).
В целом эстетика Писарева противоречива. Его подход к оценке явлений искусства не лишен порой субъективизма и поражает прямолинейностью и резкостью выводов. Но в значительной мере это объясняется теми сложными условиями в России, когда борьба в эстетике за реалистическое искусство, начатая Белинским, в 60-е годы продолжалась, а реакционные воззрения на искусство были господствующими. Это и вызвало крайние меры со стороны Писарева. При всем том нельзя не отдать должное его писательской смелости, одержимости и вместе с тем оригинальности в решении многих вопросов литературы и искусства. Его стремительные атаки на «чистое искусство» имели, по отзывам современников, значительный успех: многие из тех, кого он называл случайными или «микроскопическими» величинами в искусстве, вынуждены были замолчать. А данные Писаревым интерпретации литературных типов настолько своеобразны и во многом глубоки, что и поныне продолжают сохранять жизненность и вызывать интерес (такова, например, трактовка образа Базарова). Оценка им таких образов, как Е. Онегин («Пушкин и Белинский») или Катерина в драме А. Островского «Гроза» («Мотивы русской драмы»), со временем, возможно, внесут некоторую поправку в существующие традиционные оценки названных литературных героев. Писарев высоко ценил художественный гений и выступал за служение искусства прогрессивным общественным целям.
Реалистическая эстетика Писарева, несшая в себе элементы нигилизма как революционного отрицания, была воистину воинствующей: она утверждала революционно-демократические взгляды на искусство и литературу. Давая критическую оценку своей деятельности в этой области, Писарев подчеркивал, что его эстетическая доктрина, несмотря на резкую форму выражения, не выходила никогда за пределы основной тенденции предшествующей радикальной критической мысли. И содержание ее, по его словам, выражается совершенно отчетливо в тех двух положениях, что «искусство не должно быть целью самому себе и что жизнь выше искусства» (11, стр. 65–66).
