Заботились также и о том, чтобы случайно оброненные насмешливые фразы патера Грегора Менделя становились известны разному начальству и у того не было бы насчет патера Грегора никаких заблуждений. И начальство, до которого эти фразы доводились, реагировало на насмешливые суждения патера в меру своего ума и настроения.
Заботились, наконец, о том, чтобы будущий священник имел максимально глубокую и полную богословскую подготовку, а также и известное светское образование. И он учился так, как привык учиться. Ведь ради учебы он и пошел в монастырь.
После того как закончился год послушнического искуса, Грегор Мендель был тонзурован и рукоположен в низший из духовных сан «привратника» («ostiarius») и зачислен в Брюннский, как и все в Австрийской империи — конечно же, «кайзерлихе унд кёниглихе», — богословский институт.
И первый год он изучал историю церкви, библейскую археологию, древнееврейский язык, Ветхий завет, и введения и комментарии к Ветхому завету, и по всем этим предметам его прилежание было оценено высшим баллом: «diligentissime» — «старательнейший». А его знания — «primum eminentium» — «первым отличием». И его поведение было признано «ad prime conformes» — «первой степенью совершенства».
А на второй год он изучал церковное право, библейскую текстологию, Новый завет и комментарии к нему, и еще греческий язык и педагогику, ибо каждый священник при надобности должен уметь преподавать «слово божие».
И еще два года ушло на догматику и нравственное богословие, на литургические дисциплины и снова на методику преподавания в народных школах, а также на древние языки, без которых высокоученый богослов обойтись не может, ибо старинные сочинения, примыкающие к библейским и евангелическим, написаны на них.
То были халдейский и арамейский языки.
И еще он изучил язык корана — арабский.
И всякий раз его прилежание оценивалось баллом «diligentissime», экзаменационные ответы — «primum eminentium», монашеское поведение — первой степенью совершенства.
И эти блестящие его успехи, и столь ярко продемонстрированные способности, и трудолюбие во всех областях, а также, в частности, в области изучения древних восточных языков, пробудили особую благосклонность у профессора библейской текстологии и восточной филологии — высокопреподобного настоятеля монастыря святого Томаша, его милости Сирила-ФранЦа Наппа. Ибо одно дело, когда ты слышишь лестные аттестации от других, и совсем другое, когда ты видишь воочию, что ты сеешь «разумное и доброе» на столь благодатную почву, как молодой брат по ордену патер Грегор Мендель.
И потому с необычайной быстротой патер Грегор Мендель поднимается по ступенькам церковной иерархии. Из «остиариев», «привратников» его посвящают в пономари («exortista»), из пономарей — в ктиторы, из ктиторов — в субдиаконы.
А три последние ступени лестницы он проходит за феноменальный срок — в… семнадцать дней. В субдиаконы его посвящают 22 июля, в диаконы — 4 августа, в священники — 6 августа 1847 года!
Перерывы меж посвящениями делаются только из приличия, и вот сам епископ моравский — высокородный граф Шафготч — совершает обряд в соборе своего ордена — в Доминиканском соборе святого Михаила. Грегор Мендель снова лежит на каменных плитах пола, раскинувши руки крестом, и снова под сводами плывет пение «Veni, Creator». Только на нем теперь не старенький сюртучишко, а сутана и стихарь.
Трижды епископ вопрошает братьев и паству, знают ли они посвящаемого и нет ли такого, кому известны препятствия к его положению в сан.
Тремя пальцами, смоченными в вываренном масле, епископ совершает миропомазание, возлагает на голову посвящаемого руки, дотрагивается ладонью до плеча и набрасывает на него ризу. Затем следует месса. Ее служит весь капитул. Такая коллективная месса совершается только по очень торжественным случаям, и это действительно высокое торжество, ибо вчерашний крестьянин, клирик Мендель посвящен в сан, равный дворянскому, рыцарскому. Правда, посвящаемого в рыцари ударяли по плечу мечом, а ему на плечо епископ положил только ладонь, но все равно он теперь рыцарь духовного воинства.
Затем Грегор Мендель вкладывает свои руки в ладони епископа и произносит обет слепого послушания — ему, графу Шафготчу, лично и его преемникам в диоцезе. Церкви он дал обет четыре года назад. Но церковь — организация строгая. И подчинение расписано строго. Теперь ему отведено точное место. Отныне он личный вассал графа Шафготча.
Это снова древний обряд. Он так и называется, как обряд рыцарской вассальной присяги «homagio», ибо вассал объявляет себя «homo» — человеком сеньора. Только у рыцарей он обязательно завершался символическим вручением феода, бенефиция. Сеньор что-нибудь вручал после клятвы вассалу — стрелу, палочку, соломинку — неважно что. Соломинка обозначала землю, отданную во владение за службу, землю с людьми, на ней живущими.
…Теперь он рыцарь церкви.
Через год — в 1848-м — он окончит курс богословия и тоже получит бенефицию. Приход. И долю с десятины, которую в этом приходе сбирает церковь.
Ему предстоит еще одно торжество: «primitium» — «первая месса после рукоположения». По обычаю ее служат на родине. Он будет служить ее в Гросс-Петерсдорфской церкви, где по сей день еще, кряхтя, взбирается на кафедру старенький Иоганн Шрайбер, перепутавший дату его рождения.
Это будет большое торжество. Все Хинчицы будут в церкви. И мать с умилением станет следить, как он поднимет дарохранительницу:
— Hoc est enim corpus Meum! — Сие есть тело Мое! — скажет он и пойдет с чашей мимо коленопреклоненных прихожан, тех, что исповедались, и будет аккуратно вкладывать в рты — упаси бог, чтоб не уронить! — круглые лепешки из пресного, как для еврейской мацы, теста, ставшего «телом Христовым». А потом он вернется к алтарю и причастится сам, как полагается священнику, уже не одной облаткой, а и хлебом и вином из другой чаши.
— Hie est enirn calix sanguinis Mea! — Сие есть чаша крови Моей, за многих изливаемой,.,
На тайной вечере Христос причащал вином и хлебом лишь апостолов, лишь тех, кому перед Голгофой предназначил проповедовать его учение. Но, кроме апостолов, на той вечере некого было причащать.
…А зятю Штурму придется хорошенько раскошелиться: ведь по договору он обязан оплатить все расходы по первой мессе. Хинчицкие и гросс-петерсдорфские жители — родственники, свойственники, прочие — знают, чем должно сопровождать такое событие. И перед расходами Алоиса Штурма не постоит никто.
VIII. ПОРОХ ДЛЯ ФИНАЛЬНОГО ВЫСТРЕЛА
Потом в его жизни совершилось новое событие — еще один, не угадывавшийся прежде, серьезный и казавшийся ему счастливым поворот.
