- Товарищ подполковник, второй стрелковый батальон выстроен. Разрешите вести на завтрак.
- Ведите.
- Поротно, с песнями, шаг-гом ар-рш!
Запевалы без азарта размыкают голоса, роты подхватывают недружно, сбивается строй.
- Песни отставить, шире шаг! - приказывает комбат громко и, повернувшись ко мне, как бы оправдываясь: - Всему, в том числе и песне, есть время и место...
Роты скрываются за леском, шагая к низине, где стелется дымок полевых кухонь.
- А мы в мою землянку, подкрепимся чем бог послал, - приглашает Чернов по-хозяйски.
- Пойдем лучше посмотрим, что бог послал в солдатский котел.
Каша пшенная жиденькая, кружок заморской колбасы невелик, чай пахнет веником.
- Капитан, подкормить бы солдат, а? Неплохо бы зелень и еще что-нибудь. - Смотрю в неподвижные рыжие зрачки Чернова.
- Личного капитала нет, а менять кильку на тюльку, - приподнимает острые плечи, - можно угодить, куда - сами знаете...
Сейчас в его глазах множество оттенков, при желании можно прочитать и такое: уж вы, дорогой товарищ, оставили бы нас, сами справимся.
- Так что там у вас по распорядку учебного дня? - спрашиваю.
- Десятикилометровый бросок с полной выкладкой, затем боевая стрельба по первой задаче.
- Действуйте, считайте, что меня здесь нет.
- Зрение и слух не обманешь. - Он улыбнулся.
- Работайте, капитан.
Строятся роты на вытоптанной пустоши. На солдатах вещевые мешки, скатанные шинели, саперные лопаты, по два подсумка и по три гранаты без запалов. Тут собираются совершать; тяжелый марш. Солнце еще невысоко, но припекает. День будет знойным. Колонны рота за ротой потянулись к дороге.
Батальон быстро удалялся, поднимая пыль, которая тут же оседала. Клименко спешит ко мне, ведя на поводках коней.
- Обождем, старина, пусть возьмут разгон.
Медленно двигалось к зениту раскаленное солнце. Небо без птиц, без голубизны; в мглистом чреве его гудит одинокий самолет.
Нарзан просит повод. Идем по стерне, на подъем, под копытами, шныряют юркие темно-зеленые ящерицы. Батальон, окутанный пылью, стремительно движется на юго-запад, туда, где в колышущемся мареве проглядывается узкая лесная полоска. Вот и хвост колонны... Кто-то, прихрамывая, тащится по обочине; отстающие, заметив меня, рывком догоняют замыкающих. Лица красные, в глазах усталое напряжение, на гимнастерках черные пятна пота. Солдат сидит на стерне и разматывает портянку. Рядом конь с седоком, с головы до пят покрытым пылью.
- Говорю, в строй, немедленно!
- Та не могу я, рана у меня распарилась. Глядите, - солдат поднимает оголенную ступню.
- Подошлю фельдшера, но смотри, ежели волынишь, к самому комбату представлю! - Верховой стременами горячит коня.
Вот те и на, да здесь целая кавалерия! Взводные и ротные без походной выкладки носятся на лошадях, с боков сжимая строй.
Я спешиваюсь, приказываю Клименко вести лошадей, а сам обгоняю взвод за взводом, пока не добираюсь до головы колонны. Командую:
- Реже шаг! Держать дистанцию!
Ко мне пристраивается комбат, молча идет нога в ногу. Минут двадцать я сдерживаю марш, а потом набираю привычные сто двадцать шагов в минуту.
- Привал!
Останавливаю колонну возле большой лужайки со старой ветлой посередине, защищающей от солнца степной колодец с воротом.
- Капитан, пошлите за фельдшером.
Чернов отдал распоряжение, вернулся и, спокойно выдержав мой взгляд, ответил на не заданный ему вопрос:
- За всех отставших наказание понесут кому положено.
- Ваши офицеры уже спешились?
- Многие фронтовики, после госпиталей...
- А солдат в батальоне после госпиталей разве нет? Или одним поблажка, другим поклажка?
- В том, что офицеры в седлах, прямой расчет. На одном деле поблажка, на другом - сто потов.
Подошел пожилой старшина с санитарной сумкой через плечо.
- Чепе есть? - спросил я.
- Откуда они у нас, товарищ начальник... Трое потревожили раны, а два дурня пилотки поснимали, вот солнышком их и прихватило...
Комбат слушал фельдшера спокойно, без смущения.
Четвертый час в батальоне, а ощущение такое, что я здесь лишний довесок. Комбат и офицеры его поступают и живут так, как жили и поступали день за днем, месяц за месяцем. Это хорошо или плохо? Не излишне ли требователен комбат?..
Раздался сигнал "внимание!".
- Разрешите начать стрельбы?
- Начинайте, капитан, если время.
В самый зной, под едва доносящиеся издали раскаты грома захлопали винтовки. Слышны отрывистые команды, бегут старшины, чтобы поправить сбившиеся мишени; стрелковые отделения на линию огня ползут по-пластунски; по сигналу "отбой!" офицеры спешат к мишеням и, возвращаясь к комбату, докладывают о результатах стрельб. Кто-то не попал в мишень - его ведут к комбату.
- Из чего отлита пуля? - спрашивает Чернов.
- Из свинца, товарищ капитан.
- Ее вес?
- Девять граммов.
- Как же ты двадцать семь граммов дорогого металла послал в никуда? Еще промажешь - штрафная...
Стрельбы завершились под сильным ливнем, роты уходили в лагерь. Мы с Черновым, обогнав колонны, доскакали до штаба батальона.
- Обсушимся, товарищ подполковник? - Он позвал ординарца. - Вынеси наши плащи и... сообрази.
- Мне бы чайку погорячее, - попросил я.
Мелкими глотками отхлебывая из кружки, я посматривал на комбата. Сидит увесисто, независимо, широко расставив ноги, курит.
- Давно в запасном, Аркадий Васильевич?
- С основания, с товарищем Сапрыгиным прибыл.
Я отодвинул кружку, встал.
- И подъем и марш со стрельбой - в основном не придерешься. Но какой все это ценой? На износ работаете, капитан.
- Так вся война на износ. - Чернов поднялся и стоял подчеркнуто по стойке "смирно".
- Не хотелось бы вам самому поднять роту в боевую атаку?
- Я не страдаю оттого, что меня не посылают на передний край. Мой опыт нужнее здесь.
- А вы не забыли еще, комбат, куда отскакивает гильза после двадцатого подряд выстрела?
- Застревает в канале ствола...
20
Полк работает. Испепеляющее солнце, внезапные ливни, которыми богато нынешнее парное лето, изнуряют. Кожа на мне задубела, от частого курения пожелтели зубы. А коновод старина Клименко до того загорел, что стал похож на кочующего по степям цыгана. Бедолага, порой ждет меня и ждет, чаще всего на солнцепеке, не смея спросить, как надолго задержусь, не решаясь напомнить, что давно пора "подзаправиться".
Возвращаемся в лагерь, нас встречает сердитый Касим, с укором поглядывая на Клименко, будто он и есть главный виновник того, что "товарищ командир" вовремя не позавтракал, не пообедал... Слышу диалог:
- Шайтан, зачем командиру не сказала - кушать надо?
- Який смилый, поди сам и скажи.
