В электромоторном отсеке меня с рапортом встретил старшина Гудзь и сразу же задал вопрос: какой груз вез транспорт, который накануне утопила наша «Малютка»?
— Не знаю, не успел спросить у капитана, — шутливо ответил я, — а почему это вдруг заинтересовало вас?
— Мы хотели… приплюсовать вот… к потерям немцев на сухопутном фронте, — старшина показал на матроса, который держал в руке почти сплошь исписанную мелким почерком засаленную тетрадку.
— Что это? — спросил я.
— Сюда мы записываем уничтоженную технику фашистов и… наши трофеи, конечно, тоже.
— И давно вы ведете такой учет?
— К сожалению, недавно, — ответил Гудзь, — всего только три месяца. Поздно вспомнили. Не теперь будем делать это до конца войны…
— Я думаю, что… в конце войны и так подсчитают все…
— Нет, товарищ командир, — живо возразил Гудзь, — это будет не то… то они подсчитают, а мы вот как записываем, с замечаниями…
Действительно, тетрадь содержала не только голые цифры, но и подробное описание обстоятельств, времени и места, при которых подводники слышали те или иные новости с фронтов войны. Возле каждой новой записи можно было прочесть интересные матросские шутки и полные юмора прибаутки. Такую тетрадь можно было назвать скорее коллективным дневником незабываемых дней войны.
— Да, вы правы, — согласился я, — вы ведете интересную запись. Я не понимаю только, зачем вам гадать, какой груз был на потопленном транспорте. У вас ведь записано, что потоплен фашистский транспорт водоизмещением более пяти тысяч тонн, и хватит.
— Ну как же, товарищ командир, — не согласился старшина, — ведь если такой пароходище везет танки, их там штук сто двадцать, не меньше, верно?
— Да, пожалуй.
— А если везет солдат с вооружением, то может быть более трех тысяч человек?
— Предположим, что да. Что-то около этого.
— Если же везет продовольствие, то продуктов там должно быть вагонов пятьсот…
— Да.
— А мы все пишем: «Один транспорт потоплен»… и только…
— Да, вы правы, но определить на глаз, какие грузы находятся на транспорте, против которого выходишь в атаку, далеко не всегда возможно, возразил я. — Что же касается вчерашнего транспорта, то на нем, кажется, были люди…
— Значит, три тысячи солдат не дошли до линии фронта, так и запишем, засиял Гудзь, добившись своего.
В центральном посту свободные от службы подводники тоже делились своими впечатлениями и суждениями по поводу чрезвычайных известий «последнего часа». И не было на подводной лодке такого уголка, где бы не царило приятное возбуждение радующихся людей.
«Малютка» продолжала свой путь на восток, к родным берегам. Время начинало брать свое, одолевала усталость, и подводники постепенно успокаивались и ложились спать. И когда над просторами Черного моря солнце уже подходило почти к самому зениту, глубоко под водой на нашей «Малютке» у подводников только начиналась «ночь».
Море разбушевалось. Огромные волны обрушивались на «Малютку». И если бы кто-нибудь наблюдал за ней с воздуха, ему, вероятно, показалось бы, что подводная лодка, встречаясь с темными горами волн, подныривает под них.
С мостика же казалось, что гребни свинцово-темных волн врезаются в небо и грозно несутся над черными облаками.
— Держись за поручень! — послышался тревожный голос вахтенного офицера. Держись!
Второй сигнальщик, матрос Мисник, увлекаемый волной за борт, застрял в ограждении мостика. В его правую ногу вцепился Косик и изо всех сил тянул матроса назад. Но усилий одного человека было явно недостаточно. Я подбежал и ухватился за вторую ногу матроса. До следующей волны нам удалось втащить подводника под козырек рубки.
— Оказать помощь! — распорядился я. — Штурмана на мостик!
Мы шли на боевую позицию в «Севастопольский лабиринт», как называли минированный район, прилегавший к Севастополю.
В районе Севастополя в десяти — двенадцати милях от города проходила внутренняя кромка минного поля, которое полукругом опоясывало все побережье от Евпаторийского залива до мыса Сарыч.
Но внутренний район тоже не был чист. Кроме специальных противолодочных заграждений, здесь были поставленные еще при уходе из Севастополя минные банки. Но никто точно не знал, ни где они поставлены, ни сколько их. Поэтому район Севастополя считался опасным для подводного плавания.
Чрезвычайно редкая в это время года на Черном море штормовая погода путала наши расчеты. Время на переход было ограничено, и штормовать длительно в подводном положении мы не могли. С другой стороны, личному составу надо было хоть немного отдохнуть. А тут многие подводники были утомлены длительной качкой.
— Успеем ли вовремя занять позицию, если сейчас погрузиться? Рассчитайте! — закричал я штурману, пытаясь заглушить вой ветра и шум воды.
— Успеем! — крикнул он мне в ответ, вцепившись в стойку пулемета. — Хотя запас маленький… полчаса всего!
— Будем погружаться! — я слегка толкнул штурмана в плечо, показывая, что надо идти вниз.
Когда глубиномер центрального поста показал сорок метров, качка почти прекратилась. Люди принялись приводить себя в порядок. Выжимали мокрую одежду, чистились, мылись. Те, кто во время качки не мог есть или ел мало, потянулись на камбуз за пищей.
Морской болезни подвержены все люди. Но все по-разному переносят ее. Один не может слышать о пище, жалуется на тошноту, головокружение; другой, наоборот, ест много, но тоже чувствует недомогание, проявляет повышенную нервозность, раздражителен; третий страдает бессонницей. Разновидностей этой, еще недостаточно изученной болезни очень много. Почти у каждого человека свои индивидуальные симптомы и особенности заболевания. Приучить свой организм к качке практически невозможно. Известный английский адмирал Нельсон в течение двух с лишним лет ни разу не сошел на берег, жил и плавал на кораблях флота, пытаясь привыкнуть к качающимся палубам парусных судов настолько, чтобы «не испытывать отвратительного чувства тошноты». Ничего из этого не вышло.
И все же привыкнуть к качке настолько, чтобы она не влияла на работоспособность, можно. Для этого нужно тренировать прежде всего волю.
На «Малютке» матросы считали, что настоящему мужчине качка не страшна.
Доля истины в этом утверждении, конечно, есть. Люди с большой силой воли могут безболезненно переносить любые лишения и трудности, в том числе, конечно, и морскую болезнь. А сила воли, как и прочие качества моряка, воспитывается в труде, в учебе, в суровых морских походах. Но далеко не все члены экипажа «Малютки» принадлежали к числу закаленных моряков. Часть из них страдала от качки. Поэтому небольшой отдых был совершенно необходим.
