Не только фамилии, но и детали казачьего быта, которые писатель наблюдал в детстве, описание казачьих обычаев, суеверий органически вплетаются в ткань повествования.
Вспомните, как с тревогой Ильинична говорит о том, что на Наталью «порчу напустили», как соседка Коршуновых Пелагея рассказывает сон и бабка Дроздиха советует ей, чтобы отвести беду: «Отнеси, грит, на коровий баз кусочек воску, отломи от свечки, скатай в шарик и отнеси, в коровий свежий помет закопай, а то беда под окном караулит. Кинулась я, а свечки-то нету, была одна – ребята покатали, тарантулов из нор выманували, что ли». Вы, вероятно, помните, что это к бабке Дроздихе ходила Аксинья, чтобы «присушить» Григория; как всю дорогу в поезжанье тлено, всыпанное за голенище сапога Григорию, терло ногу, а пшено сыпали, чтобы не сделалось чего с женихом с «дурного глаза»; как во время империалистической войны дряхлый дед с хутора Ея, участник турецкой войны, завел разговор с казаками с Татарского, как просил их: «Помните одно: хочешь живым быть, из смертного боя целым выйтить – надо человечью правду блюсть… Чужого не бери – раз. Женщин упаси бог трогать, и ишо молитву такую надо знать… Молитву скажу. Всю турецкую войну пробыл, смерть за плечами, как переметная сума, висела, и жив остался через этую молитву». Казаки списывали молитвы на выбор: молитву от ружья, молитву от боя, молитву при набеге.
И сейчас еще, в разговоре со старыми казаками, можно услышать, как в станице Каргинской бабка Хрустоножка «присушивала», торговала различными травами лечебными и какими-то корешками и к ней всегда очередь людей была.
Сильными были социальные преграды. Наталья Васильевна Парамонова (племянница братьев Дроздовых) рассказывала нам, что она не имела права выйти замуж по любви, так как ее жених «победнее был». «И когда его бабка спросила моего отца обо мне, он ответил: «Голошеей курице за лохматой не гоняться». И так мой Колюшка век прострадал, и я тоже».
Живут еще в речи простых людей неповторимые, а иногда поистине непереводимые казачьи пословицы, поговорки, меткие слова: «Сладка рыбка чикамас, но ловил я не для вас», «Исть с панами, а спать с свиньями», «Муж был здоровый, из вербы выходила одна колодка».
В беседах со старыми казаками мы почувствовали, что некоторые черты старинного казачьего уклада исчезают только теперь.
Как уже было сказано, продолжая нашу работу, мы поставили задачей узнать и о людях с фамилиями второстепенных героев «Тихого Дона», так как второстепенные действующие лица у Шолохова выведены зачастую под своими настоящими именами. Хотя само по себе слово «второстепенный» вызывает у нас внутренний протест. Если даже эти герои «второстепенные», то они играют в обрисовке главных характеров столь важную роль, что без них невозможно представить себе романа в целом.
Вот, например, Лукешка Косая, у которой по роману стоял на квартире Штокман. В станице Каргинской действительно жила бедная казачка Лукешка Косая, по словам Фролова Ильи Емельяновича, «несчастная женщина», брат у нее был калека, ходил побираться, а она нанималась мазать сараи за 25 копеек в день. Шевцова Евдокия Константиновна, Топилина Апросинья Артемовна в станице Каргинской тоже помнят Лукешку Косую как разбитную, легкого нрава женщину.
В «Тихом Доне» мы встречаемся с представителями хуторской интеллигенции в доме купца Мохова. В числе прочих был и поп Виссарион, дом которого могут и сейчас показать в станице Каргинской. Василий Дмитриевич Козин рассказал, что когда он учился в каргинской школе, то в школу приходил этот священник, «но его трудно было понять, он в нос говорил, гундосый в полном смысле». По его же словам, в доме священника была богатая библиотека и в Каргинской говорили, что в ней есть даже тома Карла Маркса, «а он, Михаил Шолохов, между прочим, имел возможность пользоваться книгами, разговор такой был».
В беседе с нами Михаил Александрович, вспоминая о своих юношеских годах, рассказал о библиотеке отца Виссариона, где ему разрешали брать книги, с которыми он обращался очень аккуратно. О самом отце Виссарионе М.А. Шолохов рассказывает, что он очень много читал и любовь к книге сохранил до старости.
Кроме Виссариона, каргинцы помнят еще двух попов, попа Емельяна и попа Николая, который, используя такое достижение науки, как барометр, удачнее взывал к Богу о дожде. После молебнов о дожде, объявленных попом Николаем, обязательно шел дождь, и верующие благодарили Бога. Священник Николай тем же именем Божиим благословлял карателей на расстрелы красных. Об этом вспоминает Фролов Илья Емельянович: «Он, всегда только он, выезжал благословлять на расстрел, туда вон, за песчаный курган, а мы соберемся, пацаны, едет он с кучером, мы говорим, ну, значит, давайте слухать, стрельба будет, и точно».
Вспомните, как «лечил» Мишку Кошевого военно-полевой суд в станице Каргинской. «Было у суда в те дни две меры наказания: расстрел и розги. Приговоренных к расстрелу ночью выгоняли за станицу, за песчаный курган, а тех, кого надеялись исправить, розгами наказывали публично на площади».
Мы услышали еще немало рассказов, которые раскрывали нам не только вольнолюбивый казачий характер, но и казачий быт со всей его дореволюционной темнотой, дикостью, невежеством, отношениями в казачьей семье и отношениями между семьями, которые были в то же время социальными отношениями. Все это помогает глубже разобраться в том, как сложен был путь казаков в революцию, и убеждает нас в том, что правда жизни была источником романа.
Образ Григория Мелехова настолько типичен, что в каждом донском казаке мы можем найти что-то от него, так как то, что есть в нем, безусловно, присуще многим казакам. Но этим далеко не ограничивается определение образа Мелехова. По глубине воздействия на читателей – это образ огромнейшей силы, и он поставлен в один литературный ряд с таким образом мировой литературы, как Андрей Болконский. Многие исследователи до сих пор считают, что Харлампий Ермаков – это прототип Григория Мелехова.
Михаил Александрович Шолохов говорит об этом так: «Биография Мелехова и биография Ермакова (служивская) совершенно идентичны, вплоть до момента расположения полка перед войной у Бродов». А уже в дальнейшем мы почти не находим ничего общего в воинских биографиях Ермакова и Мелехова.
Из воспоминаний дочери Харлампия Васильевича Ермакова Пелагеи Харлампиевны Шевченко (она учительница-орденоносец, пенсионерка, живет в Базках, в трех километрах от Вешенской) мы узнаем, что Харлампий Ермаков был простой казак. Образование имел три класса начальной школы, которую окончил в станице Вешенской. Он был хорош собой, высокий, статный, горбоносый, очень подвижный, в его жилах действительно текла турецкая кровь, так как его прадед был женат на турчанке, которую привез с последней турецкой войны. Он был человеком отчаянной храбрости, прекрасно владел шашкой.
