– Хорошо, я буду вас так называть. Скажите, пожалуйста, Учитель Мория, почему вы выбрали именно меня, а не кого-либо другого?
– У вас есть особый дар – сенситивная способность быть проводником в иные, параллельные миры, которой редко наделяются люди. Вспомните ваши встречи в детстве с «маленьким горбуном», путешествия в далекие времена, разговоры с животными, деревьями, камнями. Я нашел вас с помощью одного калмыцкого шамана, который открыл ваши редкие способности быть проводником. Именно поэтому вы в самом раннем возрасте уже стали моей Ученицей, совершенно не догадываясь об этом. Недавно вы пытались участвовать в спиритических сеансах. Это модно сейчас, но вредно. Если такое еще будет случаться, мои могущественные слуги защитят вас от стороннего влияния.
– Чем же мне сейчас заниматься, пока я в Англии? Не всю же жизнь мне сидеть около графини Багратион и читать Библию?
– Почитайте прессу. О нашей делегации много пишут, дискутируют, бранят, хвалят. Будете знать, за что. Ознакомьтесь с древними философами. У них вы найдете много полезного. Прочтите все возможное про Атлантиду. При следующей встрече мы с вами обменяемся соображениями. Что делать дальше, я вам скажу после, а пока живите, любите, познавайте мир и наслаждайтесь жизнью. Когда придет время, я найду вас, – сказал в заключение Учитель Мория, расплатился за двоих с официантом и, раскланявшись, попрощался с Еленой. Через минуту он исчез из вида, растворившись в толпе гуляющих по Гайд-парку.
О том, что отцы и дети часто разговаривают, как птица с медведем – на непонятных друг другу языках
Полковник фон Ган места себе не находил. Он метался из одного угла гостиничного номера в другой в ожидании дочери, ушедшей на свидание с «материализовавшимся духом». Наконец, Елена появилась – радостная, счастливая, с пылающими от возбуждения щеками и сияющим взглядом. Она торжественно объявила, что «встретилась и разговаривала с Ним». Отец не стал расспрашивать, о чем можно беседовать с духом, решив сделать вид, что согласен с дочерью, лишь бы она сама верила в то, что говорила. Его больше волновало, что через несколько дней надо возвращаться в Петербург, а дочь придется оставить в состоянии душевных поисков без всякого финансового контроля. Находясь в Париже, Елена задолжала различным знакомым около тысячи франков. Приезд отца ее спас. Долги он погасил, но он не был уверен, что в скором времени у дочери не возникнут новые. Когда же он намекнул, что может стать посредником в переговорах с мужем на предмет их с Еленой раздельного проживания в России, она судорожно сжала его руки и гневно проговорила: «Нет, я туда ни за что не вернусь! Лучше буду умирать от голода в Европе». Любые намеки и воспоминания о муже, свадьбе под конвоем и перспективе быть возвращенной в Россию, не говоря уже про Кавказ, вызывали в ней ненависть, отвращение и дрожь.
– Как хочешь, дочка, – обреченно согласился отец. – Если ты считаешь, что жизнь за границей для тебя более приемлема, я постараюсь тебе ее обеспечить. По возможности я буду тебя поддерживать и пересылать определенное содержание в то место, куда скажешь. У меня есть небольшой доход от имения под Екатеринославлем. Считай, что он твой. Прости меня, что в свое время я настоял на свадьбе, вернее, на данном тобой и мной слове генералу Блаватскому. Я никак не думал, что это будет иметь для тебя такие серьезные последствия. Прости и еще раз прости. Я желал тебе только добра. Теперь я вечный твой должник. Но ты должна понимать, что присылаемых мною средств будет достаточно только на очень скромное проживание за границей, без всяких излишеств, учитывая твои постоянные переезды и остановки в гостиницах.
– Спасибо, папенька, – поблагодарила Елена. – От денег не откажусь, так как небольшие временные доходы, которые мне удается иногда иметь, не позволяют рассчитывать на стабильное существование. Я живу просто, даже скромно, часто хожу пешком, но все же круг людей, в котором я вращаюсь, требует определенных правил и приличий. «Ноблес оближ» или «Благородство обязывает», – как говорят французы. Да, я много путешествую, наблюдая обычаи страны, обучаюсь, читаю, пишу, стараюсь одеться по моде. Тут надо быть комильфо, чтобы чего-то добиться. Фасон шляпы для европейского общества, к сожалению, имеет слишком большое значение. Поэтому, папенька, если мое проживание за границей будет с вашей стороны хоть как-то поддерживаться, я буду только благодарна.
– Выглядишь и держишься ты превосходно, Леля, достойно настоящей аристократки. Можно даже подумать, что ты богатая помещица, если не заглядывать в твой кошелек.
– Спасибо за комплимент, папенька. Теперь я понимаю, что бы там ни говорили, а в титуле есть нечто необъяснимое, открывающее любые запертые двери. Скажу откровенно, здесь, в Европе, мне часто помогает имя моего прадеда. Правнучка князя Долгорукова звучит так же уважительно в Европе, как внучка господина Фадеева на Востоке. Эти имена знают все люди из общества, даже те, кто их никогда не видел. Вот, например, графиня Багратион. Она сама приняла во мне большое участие, помогла с устройством в Париже, и все потому, что, как она сама говорит: «находясь в Европе, члены и родственники королевских фамилий – у себя дома, поэтому любой благородный человек считает за честь оказать им посильное содействие».
– Спасибо тебе, дочь.
– За что? – не поняла Елена.
– За то, что хоть теперь ты стала уважать свое происхождение, предков и нравы общества, в котором живешь.
– Уважать, не значит смириться, – уточнила воинственно Елена, тут же выпустив коготки.
– Девочка моя, я тебя очень прошу, объяви этим самым нравам хотя бы временное перемирие, чтобы набраться сил и повзрослеть, а воевать будешь потом, если сочтешь нужным. В своем стремлении достижения желаемого, ты совершенно не задумываешься о возможных последствиях. В этом отношении ты достойная дочь своих предков, Долгоруких.
– Чем же таким отличались князья Долгорукие от других моих родственников?
– Буйным нравом. Ты ведь знаешь эту историю, когда Яков Долгорукий, который был сенатором Петра Первого, будучи в сенате при полном собрании его членов, разорвал на мелкие клочки царский указ, который ему не понравился, а на последующую за этим угрозу царя ответил: «Вы можете подражать Александру Македонскому, но во мне вы найдете человека, подобного Клиту».
– Да, слышала, прадедушка был весь в меня или я в него. Я бы тоже так ответила, – согласилась Елена.
– Вот и я об этом, – подтвердил отец. – Но все-таки нельзя же всю жизнь бороться с «ветряными мельницами» и принципами общества, в котором живешь. При этом пользуешься, на твой взгляд, его плохими нравами и «принципами», – поддел дочку отец.
