В самой Франции борцы Сопротивления по мере усиления преследований и активизации своей деятельности теснее сплачивали ряды. К тому же оккупация зоны, именуемой «свободной», ликвидировала некоторые их расхождения и побуждала к концентрации сил. В конце 1942 мне удалось установить личное знакомство с руководителями различных организаций движения Сопротивления. Встречался я и с другими людьми, являвшимися неожиданно, как бы возникавшими из тумана лихорадочной деятельности, где было все: хитроумные операции, страх, тайники оружия, боевые налеты, типографии и многое другое; эти люди появлялись и так же вдруг возвращались обратно. Передо мной прошли такие люди, как Кавайес, который, будучи философом по натуре, склонялся к осторожности, но, увлекаемый ненавистью к гнету, решался на самые смелые поступки и пошел ради Франции на пытки и смерть; Даниэль Мейер, методичный поборник «социалистического действия»; Жан-Пьер Леви, скромный и решительный; Сайян, талантливый профсоюзный деятель, посланный Леоном Жуо. Многие, и среди них Пино и Сермуа-Симон, посещали меня не раз. В то же самое время наши собственные делегаты разъезжали по Франции. Так, Реми, замечательный пропагандист и трезвый организатор, занимающийся секретной деятельностью, как увлекательной, но рассчитанной до мелочей спортивной игрой, действовал главным образом в Париже и на Западе; Бэнжан — на Юге; Манюэль на местах проверял нашу сеть и нашу службу связи. В январе Броссолет, а через месяц Пасси-Деваврен тоже пробрались во Францию. Один молодой английский офицер, Томас, по нашему приглашению сопровождал главу БСРА с целью доставить лондонскому правительству информацию непосредственно с места. Действуя совместно, Пасси и Броссолет должны были установить связи с различными организациями, побудить Север применять у себя такую же умелую координацию действий, какая была на Юге, подготовить почву для объединения Сопротивления Юга и Севера путем создания общего совета и единой военной системы.
В феврале прибыли Жан Мулэн, мой представитель в метрополии и генерал Делестрэн, командующий тайной армией. Первый из прибывших производил сильное впечатление своей убежденностью и властностью; он сознавал, что дни его сочтены, но был полон решимости, прежде чем уйти из жизни, выполнить свою задачу по объединению. На втором лежала миссия, к которой он никак не был подготовлен своей прежней деятельностью, однако действовал он с твердостью солдата, не отступающего ни перед чем, раз этого требует от него долг.
Мулэну, который в течение долгого времени подготовлял почву для соглашения, я предписал немедленно сформировать Французский Национальный Совет Сопротивления, где заседали бы представители всех организаций движения Сопротивления обеих зон, всех политических партий и двух основных профсоюзных центров. В моей директиве нашему представителю определялась роль Совета, устанавливались основы договоренности и уточнялось, какого рода отношения будут связывать его с Национальным комитетом. Жан Мулэн должен был стать председателем вновь созданной организации. Я назначил его членом Французского национального комитета и вручил ему у себя дома в Гемпстеде награду — Крест освобождения, что сопровождалось в высшей степени волнующей церемонией. Делестрэн во время своего пребывания в Лондоне с пользой для дела работал совместно с союзными руководителями, в частности с генералом Бруком[54], генералом Исмеем, адмиралом Старком, которые признали в нем равного. Таким образом, мы могли надеяться, что действия тайной армии в момент высадки во Францию будут по мере возможности тесно связаны с планами командования. Полученные генералом Делестрэном инструкции лично от меня определяли его функции. До начала великой битвы он должен был выполнять обязанности генерального инспектора. В случае необходимости он становился командующим армией, а именно с того момента, когда потребуется сочетать операции внутри страны с операциями за ее пределами. Но не прошло и месяца со дня возвращения Делестрэна во Францию, как этот человек долга и чести был арестован врагами, выслан и вскоре предательски убит у входа в страшный нацистский лагерь; он отдал родине свою жизнь. Мулэн и Делестрэн уехали 24 марта на борьбу и на смерть.
Все эти многочисленные свидетельства успешного объединения Франции немало способствовали делу объединения всей нашей империи. Национальный комитет сразу же по своей инициативе вступил в переговоры с Алжиром. Через неделю после нашего возвращения из Анфы генерал Катру отправился в Северную Африку. Там он встретился с десятком людей и сумел внушить им, что наша цель — соглашение, что нежелательных нам лиц, устранения которых мы требовали, в сущности, можно сосчитать по пальцам; после чего он вернулся временно в Бейрут, в то время как Маршаль, Шарбоньер, Пешков, Пелабон и другие организовали в Алжире нашу миссию связи. Вскоре после этого ко мне в Лондон вился генерал Буска, представлявший при мне генерала Жиро. Начался обмен мнениями. 23 февраля Французский национальный комитет выработал текст меморандума, адресованного «гражданскому и военному главнокомандующему» и уточнявшего условия объединения.
Мы предлагали: считать перемирие 1940 недействительным; признать политически и морально невозможным дальнейшее пребывание на руководящих постах определенных лиц; восстановить в Северной Африке республиканскую законность, затем, если эти положения будут приняты организацией Жиро, сформировать центральную власть, пользующуюся всеми полномочиями правительства, чтобы Франция, ведя войну, располагала единой ответственной властью и единым представительством; создать сверх того Консультативную ассамблею Сопротивления, призванную возможно шире выражать общественное мнение страдающей и борющейся нации. Так была вновь сформулирована наша позиция. Меморандум был вручен генералу Жиро 26 февраля и опубликован 12 марта.
Отныне для алжирской системы было невозможно открыто придерживаться каких-либо других установок. Ибо независимо от того, что происходило во Франции, в Африке сами события все убыстряющимися темпами развивались в благоприятном для нас направлении. В массах преобладало теперь стихийное убеждение, что де Голль выиграл, поскольку Виши проиграло. Искусственный характер полномочий «гражданского и военного главнокомандующего» и его теперешняя зависимость от американцев создавали тяжелую атмосферу. К тому же под давлением англо-американских миссий, подталкиваемых журналистами и парламентариями своих стран, политическая цензура ослабла. У многих открылись глаза. Вести из Франции, рассказы тех, кого оккупация бывшей свободной зоны или желание бороться за освобождение родины привело в Северную Африку, ожесточенные бои в Тунисе, — все это окончательно рассеяло антиголлистский вздор, которым долгое время пробавлялись местные власти.
