Д. Т. Шепилов, с которым я провел немало часов в беседах о хрущевской эпохе, мало чего добавил к уже собранному мною материалу на эту тему. Фактически он повторил то, что говорили другие:
— 2 марта утром Сталин был уложен на диван в маленькой комнатке. Сознание к нему не возвращалось. Кровоизлияние захватило жизненно важные области мозга. Парализованы были правая рука и правая нога, наступила потеря речи. Сталин лежал на диване с закрытыми глазами. Грудь высоко вздымалась, дыхание было неритмичным и прерывистым.
Президиум ЦК собрался утром здесь же, на даче. Было установлено круглосуточное дежурство у постели больного.
Версия Д. Волкогонова. Здесь же, в соседней комнате, в 12 часов дня провело заседание Бюро Президиума ЦК КПСС. Председательствовал Г. М. Маленков. За столом молча, подавленные сидели члены Бюро Президиума Л. П. Берия, Н. А. Булганин, К. Е. Ворошилов, Л. М. Каганович, М. Г. Первухин, М. З. Сабуров, Н. С. Хрущев, а также члены Президиума А. И. Микоян, В. М. Молотов, Н. М. Шверник, М. Ф. Шкирятов. Докладывал начальник Лечебно-санитарного управления Кремля И. И. Куперин, в стороне с бумагами сидел профессор Р. А. Ткачев.
Куперин страшно волновался; впервые докладывать такому составу… Он не забыл, что два месяца назад Сталин подписал распоряжение министру здравоохранения СССР Е. И. Смирнову «Об устранении серьезных недостатков в работе Лечебно-санитарного управления Кремля», связанное с «делом врачей». Ждали новых арестов.
Выслушав доклад «Заключение врачебного консилиума об имевшем место 2 марта у товарища Сталина И. В. кровоизлиянии в мозг и тяжелом состоянии в связи с этим его здоровья», соратники молчали. Для всех исход был почти ясен с самого начала. Но, разумеется, об этом никто не сказал ни слова. Но и говорить о надеждах, перспективе, выздоровлении не решались. Могли не так понять. Лишь Берия зловеще произнес, обращаясь к Куперину: «Вы отвечаете за жизнь товарища Сталина, вы это понимаете? Вы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти товарища Сталина».
Куперин, и без того бледный, стал совсем белым…
Маленков зачитал заготовленный текст проекта постановления, который гласил:
«1. Одобрить меры по лечению товарища Сталина, принятые и намеченные к проведению врачебным консилиумом в составе начальника Лечсанупра Кремля т. Куперина И. И., проф. Лукомского П. Е., проф. Глазунова И. С., проф. Ткачева Р. А. и доцента Иванова-Незнамова В. И. (см. медицинское заключение консилиума).
2. Установить постоянное дежурство у товарища Сталина членов Бюро Президиума ЦК.
3. Назначить следующее заседание Бюро Президиума сегодня в 8 часов вечера, на котором заслушать сообщение врачебного консилиума».
Приняли, как все принимали раньше, «единогласно». По существу, «лечили» не врачи, а Президиум ЦК, как когда-то Ленина; «одобряли» приглашение одних врачей, отводили других… Страшные гримасы системы. Никому не казалось чудовищно нелепым, что все назначения врачей должны быть утверждены высшим партийным органом. То была уродливая пирамида власти, достигшая вершины своего абсурда.
(Между прочим, зря бывший заместитель начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, которое, как известно, функционировало на правах отдела ЦК КПСС, обрушился на Президиум ЦК за то, что он взялся за «лечение» своего Генерального секретаря. Во всех странах, включая, разумеется, и демократические, решения по персоналиям врачей, лечащих королей, президентов, премьеров принимают, как правило, высшие органы государственной власти. Можно поинтересоваться, кто определял состав и уровень врачебных бригад, пытавшихся спасти американского президента Джона Кеннеди после смертельных выстрелов в Далласе, кто и по чьему указанию пытался возвратить к жизни погибшего в результате теракта израильского премьера Ицхака Рабина, разбившуюся в автоаварии английскую принцессу Диану и других высокопоставленных лиц.)
Вечером провели еще одно заседание Бюро Президиума ЦК КПСС. Куперин доложил:
Заключение: «состояние больного по сравнению с состоянием в 7 час. утра стало еще более тяжелым: больной по-прежнему находится в бессознательном состоянии, появилось нарушение ритма дыхания, пульс стал более частым, аритмия выражена резче, кровяное давление по сравнению с 7 час. утра стало несколько выше (210/120).
Назначения: строгий постельный режим, повторно поставить на область сосцевидных отростков 6–8 пиявок. Свеча с эйфиллионом (0, 3) после клизмы из 200,0 мл 10 %-ного раствора сернокислой магнезии. Ввести внутримышечно 5,0 мл 25 %-ного раствора сернокислой магнезии. Поить с чайной ложечки сладким чаем при условии отсутствия поперхивания. Периодически холод над головой (отменить)».
Высший орган, вновь обменявшись мнениями, одобрил меры «по лечению товарища Сталина, принятые врачебным консилиумом», добавив, однако, еще новый пункт:
«Привлечь дополнительно к лечению товарища Сталина следующие медицинские силы: действительных членов Академии медицинских наук Мясникова А. Л., Тареева Е. М., Коновалова Н. В. и зав. кафедрой Второго Московского медицинского института Филимонова И. Н., введя их в состав врачебного консилиума».
Первая попытка сговора против Берии
Из «надиктовок» Н. С. Хрущева:
— Наступило наше дежурство с Булганиным. Мы и днем с ним приезжали к Сталину, когда появлялись профессора, и ночью дежурили. Я с Булганиным тогда был больше откровенен, чем с другими, доверял ему самые сокровенные мысли и сказал: «Николай Александрович, видимо, сейчас мы находимся в таком положении, что Сталин скоро умрет. Он явно не выживет. Да и врачи говорят, что не выживет. Ты знаешь, какой пост наметил себе Берия?» — «Какой?» — «Он возьмет пост министра госбезопасности (в ту пору министерства государственной безопасности и внутренних дел были разделены). Нам никак нельзя допустить это. Если Берия получит госбезопасность — это будет начало нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас. И он это сделает!»
Булганин сказал, что согласен со мной. И мы стали обсуждать, как будем действовать. Я ему: «Поговорю с Маленковым. Думаю, что Маленков такого же мнения, он ведь должен все понимать. Надо что-то сделать, иначе для партии будет катастрофа». Этот вопрос касался не только нас, а всей страны, хотя и нам, конечно, не хотелось попасть под нож Берии. Получится возврат к 1937–1938 годам, а может быть, даже похуже. У меня имелись сомнения: я не считал Берию коммунистом и полагал, что он просто пролез в партию. У меня маячили в сознании слова Каминского, что он был чужим агентом, что это волк в овечьей шкуре, влезший в доверие к Сталину и занявший высокое положение. Сам Сталин тяготился им. Мне казалось, что были дни, когда Сталин боялся Берии.
