В течение двенадцати-тринадцати дней весеннего взятка при цветении лавровишни и частично рододендрона брат произвел откачивание меда. Но вот неожиданно погода сменилась. Пошли затяжные дожди, а вместе с ними густые туманы, которые крайне ограничили медосборный сезон. При благоприятных условиях этот сезон мог бы, захватывая цветение каштановых деревьев, а потом и лип, продлиться до начала августа, но при наступившей непогоде деятельность пасеки прекратилась намного раньше, чем обычно.
В конце лета на пасеку пришел брат-ленивец, принес с собой два жестяных бидона и потребовал меда. В эти посудины вмещалась почти половина всего полученного взятка. Брат-пчеловод наполнил их. Никто из братьев за всю весну и лето ничем не помог ему.
Но вот, наконец, в начале осени установилась теплая, ясная погода, и братья сообща занялись уборкой урожая на огороде: выкопали картофель, морковь и свеклу, собрали кукурузу и лук, ссекли капусту. Все это разделили на доли: часть оставили брату-пчеловоду, часть отделили брату — основателю пустыни. Ленивый брат изъявил желание остаться жить на первой поляне в своей прежней келье, а потому оставили и ему часть, а остальное перенесли на вторую поляну в новопостроенную келью.
ГЛАВА 26
Беседа в дупле — Мышиное царство — Трехэтажное дупло — Диавол ополчился — Мистический ужас — Псалтирь помогает — Кино во сне и другие искушения
С наступлением осени у брата-пчеловода появилось несколько больше свободного от повседневной работы времени. Теперь можно было позволить себе проведать брата-основателя пустыни, чтобы посмотреть на необычное жилье. По его объяснению пчеловод нашел секретную тропу, начинавшуюся невдалеке от новопостроенной кельи, и долго пробирался сквозь заросли рододендрона, пока, наконец, не очутился возле колоссального дерева, подобного которому не видел никогда за всю свою жизнь. Подойдя к нему поближе, прочитал вслух общепринятую молитву. В ответ, словно из-под земли, донеслось приглушенное «Аминь» и отворилось окно. Он шагнул через него внутрь. Сначала почти ничего не видел, но вскоре глаза свыклись с окружающим мраком, так что можно было даже свободно читать книгу с мелким типографским шрифтом. Осмотрев необычное жилище, он стал расспрашивать брата о его жизни в дупле.
— Ох, брат, — с досадой отозвался тот, — ты не можешь себе представить, что тут творится! Здесь тьма-тьмущая мышей, ночью они по мне, спящему, пешком ходят. Вчера ночью поймал мышь у себя под бородой, а позавчера одна пробежала даже по лицу. Каждое утро, когда обуваю сапог — из него выскакивает мышь, обуваю второй — из него выскакивает другая. Надеваю телогрейку, лезу рукой в карман — там мышь, лезу в другой — там вторая мышь, беру рукавицу — из нее выскакивает мышь.
Брат-пчеловод во время беседы, действительно, увидел возле своих ног быстро прошмыгнувшую мышь, через одну-две минуты — вторую, а потом еще и еще. Наконец, одна вышла на середину кельи и остановилась, к ней подбежала вторая и преспокойно уселась возле первой. Они не обращали никакого внимания на людей и, как видно, чувствовали себя абсолютно свободно. Брат топнул ногой — они куда-то исчезли, но вскоре появились снова и вновь уселись посередине кельи. Брат продолжал рассказывать:
— Неделю тому назад принес я с огорода тыкву и, вынув из нее все семечки, высушил на солнце. На ночь занес их в келью и оставил по забывчивости на сковороде. Проснувшись, почувствовал у себя под боком какую-то твердую выпуклость. Прощупав, обнаружил, что один карман шубы, на которой я спал, был полностью забит тыквенными семечками, которые за ночь мышь натаскала под меня со сковородки.
Несколько помолчав, он продолжал свое повествование.
— Как-то недавно, сварив похлебку, я, по своему обыкновению, хотел было заправить ее растительным маслом. Взял бутылку, а в ней масла почти уже нет. Выливая остатки в ложку, я перевернул бутылку вверх дном и тогда вдруг заметил скатившийся со дна к горлышку небольшой комочек, похожий на упавшую внутрь пробку. Бутылка была темного цвета, а потому рассмотреть этот комочек сквозь нее было невозможно. После трапезы я вышел из дупла, чтобы помыть в источнике миску и кастрюльку, заодно прихватил и бутылку. Через горлышко заглянул внутрь, чтобы рассмотреть тот комочек, что был в ней. Это оказалась мышь, голая, полуразложившаяся. До сих пор не могу догадаться, каким образом эта пакостница смогла забраться в заткнутую бутылку, притом находившуюся в вертикальном положении.
Заметив прибитые к стенке дупла ступеньки и устроенный в потолке люк, брат-пчеловод догадался, что это вход в верхнюю часть дупла. Он изъявил желание подняться наверх. Хозяин полез первым и, открыв люк, забрался на потолок, за ним последовал и гость. Наверху было темно, хозяин по таким же ступенькам поднялся еще выше и открыл второй люк, оттуда проглянул свет. Дупло тут было уже круглым, примерно полтора метра диаметром. Здесь была устроена кладовая, стенки так же тщательно выскоблены, как и на первом этаже. Мышам сюда, по всей вероятности, доступа не было, а потому вокруг были во множестве развешаны на гвоздях разные сумки и сумочки со всякой всячиной.
Тут же хранилась зимняя одежда и обувь, был развешан плотницкий инструмент и множество других вещей хозяйственного назначения. После осмотра второго этажа они поднялись по ступенькам на третий этаж.
Диаметр дупла здесь был еще меньше — всего лишь один метр и двадцать сантиметров. Стенки так же тщательно выскоблены, как и в нижних этажах, но главное тут был прорублен довольно широкий оконный проем, в который вставлена застекленная рама. Гость немало дивился работе брата, которую тот вынужден был производить почти вслепую, наугад, при свете едва мерцавшего огонька свечи, в столь тесном пространстве, что не было даже возможности широко взмахнуть топором. Любуясь через окно широкой панорамой покрытых лесами склонов Амткельского ущелья, гость присел на узенькую скамеечку, пристроенную к стенке дупла.
— У тебя здесь самое удачное место для упражнения в умном делании. Абсолютно никаких влияний и впечатлений извне, никаких разговоров, засоряющих память и воображение. Ночная тишина, как нигде в другом месте, должна способствовать успешной борьбе с помыслами для установления состояния умного безмолвия. А главное — полное спокойствие от сознания того, что тебя здесь никто никогда не найдет, даже с вертолета.
— Ты не можешь себе представить, брат, как в первое время моего пребывания в этом дупле диавол ополчился на меня своими страхованиями. Прежде всего, каждую ночь все это громадное дерево без конца стало трещать. Казалось, вот-вот оно исторгнется из земли вместе с корнями и рухнет. И все это время я в паническом страхе ожидал его неизбежного падения и своей гибели. Это продолжалось довольно долго, пока я, наконец, не привык к этой диавольской шутке, заметив, что днем дерево никогда не трещит. Но стоит мне только в полночь стать на молитву, сразу же начинается устрашающий треск. Уразумев, что это обычное диавольское страхование, я перестал обращать на него внимание. Треск прекратился. Прошло некоторое время, враг применил другие страхования. Как раз в те дни я взял у вновь пришедших братьев книгу пустынножителя схимонаха Иллариона «На горах Кавказа», в которой он описал одно диавольское видение:
