Владимир Броневский - Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год

Известно, что в католических землях христиане других исповеданий терпят унизительное притеснение. Посему, когда присутствие наше в провинции Катарской сделало греческую веру свободной, то первый праздник Пасхи отправлен был с великим торжеством. В субботу ввечеру народ собрался к двум монастырям: Савину и Топла. В первом полковой священник с игуменом отправляли службу, а полковые певчие пели на другом крылосе. Народ с великим вниманием вслушивался в речи русского священника, согласное же пение полковых певчих приводило славян в восторг. По окончании заутрени, когда без различия состояний и чинов начали целоваться, то «Христос воскресе, воистину воскресе» произносилось с таким усердием и радостью, что сии объятья русских и бокезцев, соединяя их в один народ, изображали истинное торжество веры. После обедни седой игумен, как бы вдохновленный восхищением своих соотечественников, произнес краткую речь, простую, но весьма приличную, и, в конце оной повергшись на колени и воздев руки к небу, со слезящимися очами молил о здравии императора и войск его. Он умолял Всемилосердого Творца, да владычество россиян в сей области продлится до скончания веков. Слабый дрожащий голос, глубокое чувство, выражавшееся на лице его, тронули бы и самое холодное сердце. Многие пали ниц и несколько минут, уже по окончании речи, остались в том же положении. Повсюду слышны были рыдания. Нельзя описать наших чувствований при сем столь искреннем изъявлении любви народа. Крестный ход, сопровождаемый стройными рядами русских воинов, особенно когда католическое духовенство вышло навстречу процессии, доставил нашим единоверцам полное торжество. Все прежние обиды и ограничения свободы богослужения были забыты и все разошлись по домам совершенно довольными.

На другой день Пасхи, рано поутру, звон колоколов и пальба из пушек возвестили о крестном ходе. Толпы поселян показались на высотах; одни поднимались выше в горы, другие спускались в долины. Один приход делал посещения другому по очереди. Мальчики в белых одеждах, украшенных цветочными венками, от каждого прихода несли крест на длинном древке, также увитом цветами. Под крестом привязан был российский флаг первой дивизии; но кроме сего других образов не было. Когда процессия переходила от одной церкви к другой и останавливалась при каждом доме с пением Христос воскресе, то стрельба из ружей всякий раз возобновлялась. Наконец все знамена собрались к главному монастырю Савину. Жители города встречали каждый приход стрельбой из пушек и ружей. Монастырь, стоящий посреди лесу, под навесом скал и на берегу моря, усеянного множеством купеческих судов, которые для сего случая нарочно к нему приблизились, представлял прекрасное зрелище. После обедни игумен благословил пасхи, и все разошлись по лесу. Каждое семейство село в кружок, посреди коего на ковре положена была пасха, холодное, жаркое, вино и плоды. Все без исключения переходили от одного кружка к другому, говорили Христос воскресе, целовались, садились, отведывали всего понемногу и шли далее. Солдат наших с трудностью уступали и всякое семейство старалось удержать их за своим столом. Женщины, большей частью старухи, занимаясь угощением, оставались на месте. После обеда начались игры. На высоком дубу, сняв кружком кору, сделали мишень; в другую сторону, на условленном расстоянии, положили связанного петуха. Избранные судьями старики сели по сторонам цели, подали знак, и молодые люди по два вдруг выходили, скоро прикладывались и стреляли один в мишень, другой в петуха. Если пуля попадала в цель, зрители поздравляли молодца громким криком, если же пролетала мимо, то смеялись, а старики принимали от него два гроша пен сверх одного, который всякий стреляющий обязан заплатить. Кто в несколько выстрелов не сделал ни одного промаха, получал небольшое награждение; остальные деньги разделяли бедным и платили за убитых птиц. Искуснейшие стрелки разбивали пулей брошенное на воздух яйцо или яблоко. Свинцовые или деревянные кружки, плоке ими называемые, и шары (буче) составляли другие игры. Беганием и стрелянием из пистолета занимались мальчики. Старики, что мне более всего понравилось, нараспев рассказывали славные подвиги своих предков. Истории о королевиче Марке и храбром Юро Кастриотиче с большим вниманием были выслушиваемы. Качели, которые поставили солдаты, очень понравились бокезцам. Целую неделю продолжалось празднество; одни толпы уходили, а другие заступали их место.

По рассмотрении призовой комиссией бумаг и патентов взятых «Венусом» судов, не имея никакого занятия и будучи свободен от должности, предпринял я объехать Катарскую область и Черногорию. Прибыв, во-первых, в Катаро, ездил оттуда в Доброту, Перасто, Ризано, Персано и Теодо и, возвратившись в Кастель-Ново, провел Страстную неделю в монастыре Савино, в посте, молитве и христианском смирении. На третий день Пасхи с семейством Белодиновича вторично отправился в Катаро, и как в сей областной столице не было ни одного трактира, где бы можно ночевать, то пристал я у вдовы протопопа Петровича, который рекомендован был Белодиновичем. Не могут не похвалиться гостеприимством, усердием и доброжелательством сей почтенной старушки. Принадлежа к фамилии Петровичей, она пользуется уважением, имеет состояние и свой дом и за всем тем живет весьма умеренно и уединенно. У ней нет ни слуг, ни служанок; дочь ее Мария, с которой познакомился я еще прежде в доме кастельновского моего знакомца, отправляла все должности и расторопностью своей удивляла меня более, нежели слуги в английских трактирах: она прибирала комнаты, стряпала на кухне, подавала кофе, успевала к обеду как можно лучше нарядиться и, будучи очень пригожа, находила время уделять мне часть своего внимания. Старушка отменно полюбила меня по одному случаю. Она получила письмо от сына из Смирны и с крайним нетерпением ожидала другого утра, когда на один час приходил работник для услуг, дабы послать его за попом для прочтения ей письма. Возвратясь из замка к обеду, хозяйка моя, по обыкновению матерей, выхваляла мне редкие достоинства своего сына и в доказательство, что он очень учен, подала мне его письмо. Я прочел адрес, старушка, сплеснув руками, с радостью спросила, неужели я грамотный? и когда научился читать по-славянски? Я, не противореча в первом, развернув, прочел ей письмо, в котором, кроме нескольких слов, почти ничего не понял. На другой день пригласила она на скромный ужин всех своих знакомых и со слезами на глазах представляла меня каждому, уверяя, что я великий человек и даже знаю грамоте!