Ухудшение здоровья Рузвельта, безусловно, негативно повлияло на работу президента в последний год правления, однако нельзя сказать, что его ослабленное состояние было единственной причиной всех проблем. Недомогание ФДР не стоит сравнивать с болезнью Вудро Вильсона, который был выбит из политического седла тяжелым инсультом в 1919 году. Даже помимо уродующего «подарка» в виде полиомиелита и проблем, связанных с ним, Рузвельта нельзя было назвать здоровым человеком. Его характер, его сила духа всегда были крепче, чем его физические данные. В этом отношении он был похож на Гладстона, который в возрасте восьмидесяти восьми лет, когда не страдал от одного из своих многочисленных заболеваний, являл собой образец физической и умственной активности. Так же, как и Черчилль, который, дожив до девяноста лет, часто страдал от недомоганий, в отсутствие которых, а иногда и вне зависимости от оных, сохранял ясность мысли, даже когда тело подводило его.
Состояние Рузвельта начало ухудшаться в марте 1944 года. Бронхиальная инфекция и температура в 40 °C вынудили его пройти полную проверку в военно — морском госпитале города Бетесда. Результаты проверки выявили печальную картину. Ему диагностировали острый бронхит, сердечную недостаточность левого желудочка, высокое кровяное давление, отдышку и некоторые симптомы запущенной болезни сердца — отсюда землистый цвет лица и апатия. Рузвельту прописали традиционное лечение — постельный режим — в течение нескольких недель, значительное снижение веса (он весил всего 85 кг, но из‑за усохших от паралича ног вес концентрировался в области груди и живота), большое количество успокоительных препаратов. Президент отказался от всего, аргументировав это тем, что такое лечение не совместимо с обязанностями президента. В конечном итоге было решено, что он будет принимать дигиталис для лечения хронической сердечной недостаточности, ограничит курение до шести сигарет в день, сократит потребление пищи и будет делать короткую серию упражнений после ленча. Рузвельт соблюдал все предписания, но не задавал лишних вопросов. Возможно, он не хотел знать ответ; возможно, он уповал на судьбу, или Бога; возможно, ему было все равно.
Наблюдал Рузвельта довольно молодой врач, капитан — лейтенант Медицинского корпуса военно — морских сил США, Говард Дж. Брюнн. Он навещал Рузвельта три — четыре раза в неделю, а когда президент отправился в двухнедельный отпуск в имение Бернарда Баруха в штате Южная Каролина, Брюнн отправился вместе с ним. Это было весьма кстати, поскольку личный врач Рузвельта, Росс Т. Мак — Интайр, не сумел вовремя и точно диагностировать болезнь, несмотря на ранг адмирала. Более внимательный Брюнн был поражен апатией Рузвельта во время их пребывания в Южной Каролине. Большую часть времени президент просто сидел, ни работая, ни читая, ни даже рассматривая свою коллекцию марок. По той же причине Моргентау, министр финансов, который знал Рузвельта намного лучше, был так же удивлен поведением Рузвельта на заседании Кабинета министров восемнадцатого марта, по возвращении последнего в Вашингтон; президент не выказывал обычного рвения и осведомленности.
Несмотря на свои шестьдесят два года, Рузвельт в последний год жизни был в той или иной степени нетрудоспособным. Тем не менее, это не удержало его от намерения баллотироваться на четвертый срок. В данный момент его больше занимал вопрос о выборе кандидата на пост вице — президента. По всеобщему мнению, Генри Уоллес не подходил на эту роль; ФДР полагал, что кандидатура Уоллеса оттолкнет от Демократической партии миллион избирателей, а непревзойденный мастер покритиковать других Гарольд Айкс предположил, что таковых наберется не менее трех миллионов. При выборе кандидата в вице — президенты Рузвельт вел себя очень неоднозначно, даже по его собственным меркам. Вероятно, он считал, что поскольку выдвижение его кандидатуры на пост президента являлось делом предрешенным — он даже не удосужился посетить съезд демократов в Чикаго, — то для поддержания интереса делегатов необходима томительная неизвестность. Единственная попытка протеста в Чикаго возникла со стороны штата Техас. Джесси Джонс, который до выборов был министром торговли (но не после них), организовал сопротивление правых сил, единственной целью которого было исключить Сэма Рэйберна, лидера большинства в Палате представителей и либерального конгрессмена от штата Техас, из числа потенциальных кандидатов на пост вице — президента. Мотивом для данного протеста послужило то основание, что Рэйберн не способен справиться с полномочиями, делегированными ему его собственным штатом.
Четырнадцатого июля Рузвельт составил письмо, предназначенное для общественного обсуждения, которое являло собой шедевр лицемерия. Он заявил, что Уоллес — его личный друг (это была сомнительная правда, разве только в наиболее широком политическом смысле), и что он «лично голосовал бы за его повторное выдвижение, если бы был делегатом съезда». Однако президент воздержался от полной поддержки, хотя он с легкостью мог бы добиться ее, и призвал собрание внимательно взвесить все «за и против своего выбора». Затем он набросал записку — говорят, что видели два варианта этой записки. В первой значилось, что он «будет, безусловно, рад баллотироваться „в связке“ с любым из них (судьей Верховного суда Уильямом О. Дугласом или сенатором Гарри С. Трумэном)», тогда как во второй записке имена перечислялись в другом порядке, и положение дел было настолько щекотливым, что даже такая мелочь играла огромное значение. (Все равно, что наблюдать, шевельнуться ли святые мощи загаданное тобой количество раз).
Однако на этом сложности не закончились. Джеймс Бирнс решил, что Рузвельт отдает предпочтение его кандидатуре, и это письмо, в любой из его версий, глубоко разочаровало его. По указанию Рузвельта, он покинул свой пост в Верховном суде США, чтобы принять на себя обязанности управляющего по делам военной мобилизации при Белом доме. Он ведь снял с плеч президента бремя принятия решений по спорным ситуациям военного времени, которые возникали между военными ведомствами и службами в сфере расчета заработной платы, ценообразования и производства. Бирнс проделал колоссальную работу и надеялся на соразмерное вознаграждение. Он мужественно отреагировал на записку Рузвельта, связавшись с Гайд — Парком по телефону, и, по его версии — однако, другой, более сильной не нашлось, — получил следующий ответ: «Джимми, меня не так поняли. Я им такого не говорил. Это они мне сказали. Они спросили меня, не возражаю ли я против Трумэна или Дугласа, и я сказал, что не возражаю. Я не употреблял слово „предпочитаю“, это большая разница». В конце разговора Бирнс вновь уверился в мысли, что ФДР хотел бы, чтобы тот не отказывался от борьбы за эту должность.
В какой‑то степени это стало оперой — буфф, поскольку Трумэн на том этапе не знал о том, является ли он фаворитом и хочет ли он эту должность. Он говорил об исторической безвестности, в которой растворились многие вице — президенты. Однако Трумэн давал себе отчет, более чем Рузвельт, в том, что в случае его избрания существовала вероятность того, что не далее как через четыре года он мог бы стать президентом. И даже этот факт не особенно привлекал Трумэна. По некоторым источникам, он произнес такую фразу: «Я бы предпочел не входить через черный ход». Когда Трумэн выехал из города Индепенденс в штате Миссури, чтобы преодолеть 350 миль до Чикаго (традиционно в своем, довольно скромном седане, вместе с женой и дочерью), он полагал, что его задача состояла в том, чтобы выступить с речью о выдвижении Бирнса. Сославшись на приведенные выше обстоятельства, он отказался от подобной просьбы со стороны Баркли.
На съезде Трумэн обнаружил, что Бирнс остался без поддержки президента, а потому был бессилен, — и что именно на него, Трумэна, обрушилось бремя позволить, чтобы его собственное имя выдвинули на этот пост. Давление, в первую очередь, исходило со стороны акул от политики, на которых полагался Рузвельт (за исключением Фарли на тот момент), но когда дело дошло до определения окончательной позиции, Рузвельт тоже стал настаивать. Трумэна уверяли, что партийная машина не поддержит Уоллеса, а профсоюзные боссы не согласятся на Бирнса. А против кандидатуры Трумэна ни одна из групп не возражала. Более того, он был ставленником Роберта Ханнегана, председателя Демократической партии, тоже из штата Миссури, который особо сильно лоббировал его кандидатуру. И Рузвельт, вероятно, достиг желаемого. Естественной реакцией Трумэна было: «Какого черта он мне первому не сказал об этом?»
Правда заключалась в том, что Рузвельт, хоть и остался доволен выставлением кандидатуры Трумэна, никогда не придавал большого значения роли вице — президента. В различной степени это было справедливо как по отношению к Гарнеру, так и к Уоллесу, но тот факт, что пост, именно на данном этапе, мог иметь иную значимость, тем не менее, серьезно не изменил отношение президента. Оптимизм и самоуверенность Рузвельта не давали ему заглянуть далеко в будущее, в котором его самого уже могло и не быть. Он встретился с Трумэном лишь однажды между совместной номинацией и выборами, а затем еще один раз через семьдесят шесть дней между выборами и инаугурацией; в течение следующих восьмидесяти двух дней, когда Трумэн стал вице — президентом, Рузвельт встречался с ним только на коллективных собраниях.
