Эй Джей Джейкобс - Год, прожитый по-библейски

Конечно, я не первым обнаружил эту связь. Зигмунд Фрейд, еврей, который регулярно бывал на католической мессе со своей няней-чешкой, полагал, что религия – «универсальный невроз навязчивости», которым страдает человечество.

Если так, думаю, это может быть здоровый невроз. Сегодня я гораздо легче воспринимаю шуким – необъяснимые заповеди вроде разделения шерсти и льна. Не осознавая этого, я годами практиковал шуким собственного изобретения. Сколько времени я потерял, включая и выключая радио, потому что мне требовалось, чтобы последнее слово было существительным? По сравнению с радиоритуалом привязывание заповедей ко лбу кажется рациональным. Вместо того чтобы маниакально повторять список предметов, которые я изучал в девятом классе, – французский, математика, биология и так далее (не спрашивайте), – я твержу отрывки из Библии, которые нужно помнить. Например, что Бог дал нам заповеди. И вывел нас из Израиля. И дал нам шаббат. И наказал нам трубить в рог в начале каждого месяца.

День 124. 2 января. Мы вернулись в Нью-Йорк. Предполагается, что я не должен давать зароки на новый год – возможно, это языческий ритуал. Но в принципе мой зарок мог бы быть таким: стать более толстокожим. Именно об этом говорит Екклесиаст: не стоит обращать внимание на все, что говорят люди, – ведь ты и сам поливал других грязью.

Сегодня я читал рецензии на книгу об энциклопедии на Amazon.com (знаю, это не по-библейски) и нашел очень странный отзыв. Его автор посмотрела на мое фото и обнаружила, что не такой уж я и урод. Более того, у меня «нормальная внешность». Полагаю, это должно мне немного польстить. Нормальная внешность.

Но она не хотела сделать мне комплимент. Она сказала, что при такой нормальной внешности у меня нет оправданий для застенчивости, неврозов или комплекса неполноценности. Так что я должен заткнуть свой нормальный с виду рот и перестать жаловаться. Это самый двусмысленный комплимент в моей жизни. Из-за него у меня на два часа испортилось настроение. Библия права: надо стать менее уязвимым.

И мне нужно, мне просто необходимо перестать искать упоминания моего имени в Google. Эта ужасная привычка появилась у меня еще до начала библейского года. Я обнаружил, что одному блогеру в Сингапуре подарили мою книгу на день рождения. Хотя ему больше понравился другой подарок – футболка с надписью «Ищу сокровища. Есть что показать?». Еще я проводил поиск по изображениям и нашел кадр из передачи о книгах на кабельном канале C-Span, где я застыл в крайне непривлекательном виде и напоминаю Шона Пенна в фильме «Я – Сэм»[131].

Нечестиво и тщеславно. Лучше подумать о благополучии семьи и ближних – и о Боге.

Надо уподобиться Ною. У него ушли десятилетия на постройку ковчега. Можете представить, сколько насмешек он выслушал от сомневающихся соседей? Если бы Ной жил в наши дни, он не терял бы времени, выясняя, что пишут о нем в блогах. А потратил бы его на закупку стройматериалов. Начиная с сегодняшнего дня я буду как Ной. Буду закаляться.

День 126. У маленького словарного запаса моего сына есть одно преимущество: пока мне не надо думать, что рассказать ему о Боге. Ведь я совершенно не знаю, что говорить.

Эта тема всплыла сегодня за ужином с нашими друзьями Джессикой и Питером, которые приехали в гости из Вашингтона. Вот как Джессика ответила на вопрос дочери о Боге:

– Я сказала ей, что Бог в ветре, в деревьях, в камнях. Он во всем.

Ее муж Питер, кажется, смущен.

– Ну, может, не во всем, – говорит он.

– Во всем.

– И в той бетономешалке?

– Да.

– В вилочном погрузчике?

– Да, а почему нет?

Питер качает головой:

– Всему есть предел.

Но я знаю, о чем говорит Джессика. За последнюю пару недель я не то чтобы совершил «прыжок к вере», но сделал осторожный детский шажок. Не знаю почему. Думаю, что ежедневная трехразовая молитва дает постепенный эффект.

Главное в том, что я не считаю мир набором бездушных кварков и нейтрино. Временами – не всегда, но иногда – мир освещается святостью, словно кто-то включает огромную галогеновую лампу, и Вселенная становится мягче, объемнее, дружелюбнее.

Теперь я часто удивляюсь разным вещам. До вилочного погрузчика дело не дошло, но меня изумляют струйки дождя, которые змейками стекают по ветровому стеклу. И как искажается мое лицо, отражаясь в миске. Словно я только что затянулся косяком. Я чувствую себя как Уэс Бентли[132], который распинается о танцующем пластиковом пакете в фильме «Красота по-американски».

Я заметил, что моя походка стала легче, я словно скольжу на коньках, потому что Земля кажется мне священной. Вся, включая участок перед пиццерией у моего дома.

Все хорошо и даже прекрасно, да? Единственная проблема: это не Бог древних израильтян. Не Бог еврейского Писания. Там он интерактивен. Он вознаграждает и наказывает людей. Спорит с ними, ведет переговоры, прощает и время от времени стирает с лица земли. У Бога еврейского Писания есть человеческие эмоции – любовь и гнев.

У моего Бога их нет. Он безлик. Это Бог Спинозы. Или Пауля Тиллиха, протестантского теолога, который считал, что Бог есть «основание бытия». Или рыцарей-джедаев. Это мощная, но неясная всепроникающая сила в несколько усложненной версии пантеизма. Я даже не знаю, можно ли сказать про моего Бога, что у него есть великий план, и тем более перемены в настроении. Буду ли я постепенно приближаться к подлинно библейскому Богу? Не уверен.

День 127. Прежде чем купить билеты в Израиль, хочу удостовериться, что дядя Гил будет на месте. Я взял его номер у израильского друга-ортодокса. Это оказалось удивительно легко. И я звоню.

Я планирую действовать под прикрытием. Не скажу, что я его бывший племянник. Это же не ложь, правда? Просто опущу кое-какую информацию. Если я не буду для него бывшим родственником, то он и не подумает, что получил мое молчаливое одобрение. Ведь именно этого и боится моя семья.

Я набираю четырнадцать цифр. Слушаю гудки.

Сердце громко бьется. Я не нервничал так с тех пор, как звонил Джули, чтобы позвать на первое свидание.

– Алло!

Не знаю, чего я ожидал: зычного голоса, говорящего на арамейском? В общем, у него совершенно обычный американский голос среднего регистра.

– Можно поговорить с Гилом?

– Слушаю вас.

– О, вот хорошо. Понимаете, я писатель и работаю над книгой о попытке жить по Библии, и вот я буду в Израиле и…

– Как вас зовут?

Отчасти я надеялся, что буду проходить под псевдонимом «Писатель». И что же теперь делать? Выдумать фальшивое имя? Это будет ложью. Ну ладно, может, он не узнает меня по имени. Я никогда его не видел, а у тети Кейт другая фамилия.

– Меня зовут Эй Джей Джейкобс.

– О! Вы родственник моих дочерей.

Итак, замысел рухнул. Мы назначаем день, когда я приду к нему на ужин. Нарушение семейного запрета так беспокоит меня, что три часа не могу уснуть.

День 128. Я посвятил много времени и внешности, и душе. Но, кажется, еще недостаточно библифицировал мой дом. Пока я всего-то очистил квартиру от изображений, граничащих с идолопоклонством, пусть даже в роли идолов выступают знаменитости: постер с Рэем Чарльзом на джазовом фестивале в Монтерее и полдесятка фотографий Джули рядом со звездами, к которым она приставала на мероприятиях или просто на улице (Джули и недовольный Уиллем Дефо[133], Джули и скептичный Тупак Шакур[134] и так далее).

Итак, сегодня я, как указано во Второзаконии, собираюсь написать отрывок из Библии на нашем дверном косяке. Сообщаю об этом Джули, и она высказывает мне две собственные суровые заповеди.

1. Ни при каких обстоятельствах не допускай, чтобы Джаспер увидел, как ты пишешь на косяке. Мы боремся с использованием мелков не по назначению. И твой пример тут точно не поможет.

2. Пожалуйста, пожалуйста, пиши карандашом. «Не хочу, чтобы мне звонили из домоуправления. И не хочу платить за работу маляра».

Я обещаю их выполнить.

В конце сорокалетнего скитания евреев по пустыне Моисей велел им написать слова Бога на дверных косяках и воротах. Отсюда произошла «мезуза» – расположенная по диагонали коробочка, которую мы (как и большинство других евреев) прибили у входа в дом.