Так в декабре 1991 года я оказался в Москве, в Большом зале консерватории с тремя назначенными концертами в рамках фестиваля "Русская зима", но без оркестра. Надо было что-то делать. Ну, один концерт заменили на сольный, чему, похоже, публика была рада, поскольку я давно не играл сольные концерты в Большом зале. Затем на помощь со своим камерным оркестром пришел Александр Рудин, и мы сыграли программу, которая была объявлена. И Витя Третьяков помог. В общем, вышли из положения. Я тогда давал гневные интервью, почти политического характера: про оркестр, который остался за границей. И про себя, который остался без оркестра.
"Юрочка, вы им очень нужны"
Это было тяжелое время. Дал себе слово, что никогда больше никакого собственного ансамбля создавать не буду. Хватит с меня. Достаточно быть солистом, альтистом – огромный репертуар, много новых произведений и никакой ответственности перед другими людьми!
Так жил дня три-четыре. Затем встретился с Ниной Львовной Дорлиак (она меня обожала, я ее тоже любил очень. В каком-то смысле она была мне как вторая мама), и она сказала: "Юрочка, вы знаете, сколько у нас талантливой молодежи, сколько талантливых студентов, молодых музыкантов. Сейчас тяжелое время, вы им очень нужны! По-моему, надо создать новый камерный оркестр".
Я ее послушался и очень благодарен за этот совет.
Через месяц после "развода" мы с моим учеником Ромой Балашовым, теперь он директор коллектива, начали составлять список, искать среди студентов лучших.
Еще один список, от администрации консерватории, подготовила декан Татьяна Алексеевна Гайдамович. Наконец, был еще третий список, который для меня готовили по секрету. 75 процентов совпало. По всем трем спискам.
Так был собран оркестр. Концертмейстера не было. Я сразу объявил, что мы уже в процессе решим, кто будет первой скрипкой, кто первым альтом, кто первой виолончелью. И действительно, довольно долго придерживались этого правила, потому что я хотел, чтобы, например, пятый скрипач играл с такой же активностью, как играет первый. Но это утопия, есть свои законы – пятый не может так играть, ничего из этого не получится. И тем не менее уметь лидировать он должен. В этом была идея.
Незабываемый первый день. Когда я вошел в зал и встал за пульт, они вдруг все, как один, синхронно встали, ну просто как в армии. Я был потрясен и смог только произнести: "Ну что, мне тогда сесть, что ли?" И вот один из самых ответственных первых концертов в Париже в зале Плейель. Серия называлась "Prestige de la music". Абонемент состоял из шести концертов, и один из них был мой с "Солистами Москвы", запланированный в свое время, естественно, со старым составом. В это время еще шло и судебное разбирательство – за кем остается имя…
Меня поддержал мой ближайший друг Виктор Третьяков. Мы с ним должны были исполнять с молодыми солистами Концертную симфонию Моцарта. Буквально в последние три минуты куда-то исчезли ноты альтовой партии. Ноты, мои ноты исчезли! Я, конечно, знаю наизусть это произведение, но психологически это был шок. Кто-то решил, что это диверсия со стороны прежнего коллектива. Я так не думаю, однако ведь еще на репетиции ноты были, а на концерте их нет… Времени не остается купить или позвонить кому-то, чтобы привезли. Нашли партитуру, но в ней партия альта выписана в другой тональности. Мало того, она очень толстая, а значит, по ней невозможно играть – нет времени переворачивать страницы. Катастрофа! Все говорят, что я был абсолютно зеленого цвета. А Виктор Викторович от ужаса малинового. Он страшно за меня переживал. А можете себе представить, как чувствовал себя каждый из моих юных коллег.
Хотите знать, сколько из того объединенного списка осталось сегодня? Почти все. Несмотря на все сложности и даже драмы. Если кто уходил, то по личным мотивам. Как правило, из-за женщин. Из-за жены, например, которая заявляла: "Не поедешь со мной во Францию – разведемся". А он ее очень любил и выбрал семью. Бывает… Но у него не хватило духу предупредить нас, как принято, хотя бы за два месяца, чтобы мы успели подготовить и ввести замену.
Я вспоминаю первый концерт уже без него. Все ужасно нервничали на сцене…
Потом была еще одна утрата. Хороший парень уезжал в Америку (по тем же причинам) и плакал. И мы вместе с ним рыдали. Не хотел он уходить, никак не хотел. А мы держать его не имели права. И переживали. Что делать – это жизнь. Только не подумайте, что я, как старый моряк, не терплю женщин на борту. Раньше какие-то похожие неписаные правила были. Ни в "Виртуозах Москвы", ни в старом составе "Солистов Москвы", который потом был переименован в "Солистов Монпелье", – нигде не было женщин.
Витя Третьяков говорил мне тогда:
– Почему у тебя нет ни одной женщины в оркестре?
– Так сложилось. Потому что мы их любим и жалеем. Поездки. Чемоданы…
– Тут ты не прав, звук другой. Теплее звук становится в оркестре.
Первой в "Солистах Москвы" появилась изумительная Ниночка Мачарадзе. Моя любимая ученица – ЦМШ, потом консерватория, аспирантура – со мной всю жизнь. Ниночка довольно долго была единственной девушкой в ансамбле. Потом пришли и другие. А сегодня даже первая скрипка, наш лидер, – талантливая скрипачка, очаровательная Елена Ревич. Она с детства одержима музыкой и скрипкой. Ее яркая эмоциональная игра вносит особый колорит в звучании оркестра.
Есть такое выражение: человек рождается для любви. Я могу сказать, что люблю каждого в ансамбле. И при словах – "Солисты Москвы" – передо мной возникает не ансамбль, а лица. Каждое в отдельности и все вместе.
Мы никогда не говорим между собой громких слов о счастье совместного музицирования, просто обсуждаем удачи и неудачи. Но есть внутри нас счастливое ощущение факта рождения совместной творческой идеи и цели. Цель – это любовь. А вдохновение на сцене равно предчувствию любви.
Довольно часто, особенно в последнее время, в связи с 10-летием ансамбля, меня спрашивают: в чем, собственно, секрет "Солистов Москвы", что нового я им дал? Всякий раз я в затруднении. Искренне. Без кокетства. И всякий раз отвечаю примерно так: не надо забывать о самом главном. Эти музыканты – выпускники лучшей школы в мире, Московской консерватории. Все они прекрасно обучены и талантливы. Они мне дали молодость. А я… В общем, думаю, дал им успех. Они поняли, что такое радость творчества, да еще подкрепленная восторгами публики – российской, японской, американской, французской, итальянской. Я иногда слушаю, как они играют без меня, в ансамбле или соло, – и радуюсь…
Словом, мы живы и процветаем. У нас постоянно расширяется репертуар и география наших гастролей. Самое главное – не только появиться наконец там, где не был, в каком-нибудь мировом культурном центре. Главное, чтобы потом тебя умоляли приехать снова.
