Этот случай, как и совпавшее с ним по времени дело о налогах, заставил Мартина Кинга прочно усвоить, сколь беззащитен общественный деятель перед коварными интриганами. Вторым усвоенным им уроком стало понимание, что от таких людей, как Эдем Пауэлл, надо держаться подальше.
Кинг старался изо всех сил прояснять свою позицию, но не ввязывался во фракционные свары. Он эффективно использовал такой подход и в церковных делах ― например, когда спокойно, но твердо поддержал Гарднера Тейлора и его фракцию в их претензиях к консервативной политике президента Национального конвента баптистов США Дж. Г. Джексона. В 1961 году Кинг встал на сторону Тейлора, Джорджа Лоренса и еще 800 других священников, которые вышли из вышеназванной организации, чтобы создать собственный ― Прогрессивный баптистский конвент.
В июле начались стычки между белой и негритянской молодежью после того, как в Гринвилле, штат Южная Каролина, были арестованы участники сидячей демонстрации в публичной билиотеке. В это же время в Спартанберге во время сидячей демонстрации в буфете магазина Вулворт были арестованы два негра. Их заковали в наручники и принялись избивать, хотя они и не оказывали сопротивления. Эти инциденты происходили на фоне крупных международных событий. Летом Патрис Лумумба провозгласил независимость Конго от Бельгии. Начались кровопролитные бои между его войсками и бельгийскими наемниками в провинции Катанга. 21 марта, когда в США движение сидячих демонстраций достигло своего апогея, в Шарпвилле, Южная Африка, было убито и ранено 67 участников мирной демонстрации африканцев, а вскоре после этого в ЮАР были запрещены все основные негритянские организации. Многие чернокожие американцы стали рассматривать свою собственную борьбу за свободу как часть всемирного освободительного движения.
Мартин Лютер Кинг не питал никаких иллюзий насчет бесконечной терпимости негров. Тактикой ненасилия он вовсе не хотел замедлить движение к свободе, но лишь хотел сделать его управляемым. Одновременно он предупреждал белых о необходимости ускорить темпы перемен или же в противном случае быть готовыми принять нелегкие последствия своей медлительности. Он считал, использование вооруженной силы ради установления справедливости возможно, но только тогда, когда нельзя достичь ее ненасильственными методами. Его идеализм был замешан на нибурианском прагматизме, не свойственном ни Толстому, ни Ганди. Мало кто лучше него осознавал готовность угнетенных прибегать к насилию, но он также понимал, что эту готовность лучше всего сохранять на самый крайний, трагический случай, ибо массовое насилие, черное или белое, непременно порождает хаос.
В начале августа Южный региональный совет опубликовал отчет, в котором указывалось, что благодаря сидячим демонстрациям с сегрегацией в буфетах покончено уже в двадцати семи южных городах. 10 августа в Вашингтоне генеральный прокурор США Уильям П. Роджерс сообщил прессе, что дискриминация отменена в региональных филиалах крупных торговых фирм в шестидесяти девяти населенных пунктах Юга. В это же время КЮХР организовала в Атланте очередные курсы по теории ненасилия. В своих лекциях на курсах преподобный Уйат Ти Уокер, баптистский священник из Питерсберга, штат Вирджиния, недавно назначенный исполнительным директором КЮХР, обратил внимание слушателей на отчет совета и отметил, что результатов, достигнутых сидячими демонстрациями за шесть месяцев, через суд пришлось бы добиваться многие годы. «Бойкот магазинов, ― добавил он, ― не преследует их финансового разорения, он лишь подталкивает их к необходимости перемен». Мартин Кинг в своих лекциях вновь подчеркивал необходимость «целиком и полностью принимать философию ненасилия, а не прикрывать показным человеколюбием элементарное желание причинять зло. Ненасилие прежде всего и более всего означает готовность служить правде; поэтому в нашей борьбе нет никаких тайн».
Почему преданность идеологии ненасилия должна быть «абсолютной»? Как объяснить все возраставшую требовательность Кинга к бескомпромиссной самодисциплине? Разгадка, возможно, кроется не столько в реальных требованиях, предъявляемых практикой борьбы, сколько в опыте личных переживаний самого Кинга. Дело о налогах и уход Растина почти лишили его гибкости. Надо еще вспомнить угрозы, которым он постоянно подвергался и к которым был по складу своего характера и воспитания совершенно не готов. Все это, вместе взятое, усилило его буквальное восприятие жизни настоящего христианина как непрекращающегося страдания. Само бремя существования представлялось ему мучительным как в физическом, так и в психологическом отношениях. В небольшой статье «Страдание и вера», написанной в апреле, как раз во время первого заседания ККСС, он фактически повторил слово в слово свою же проповедь от 4 ноября 1956 года: «Человек может быть самовлюбленным даже в своем самоотречении, когда готовность жертвовать собой способна принять форму самооправдания». В статье I960 года эта максима соседствует рядом с утверждением: «Человек, который постоянно привлекает внимание к своим трудностям и страданиям, рискует развить в себе комплекс мученика, заставив окружающих почувствовать, что он сознательно добивается их сочувствия... Поэтому мне никогда не хочется говорить о моих личных жертвах и потерях. И если поначалу я пытался рассматривать свои личные хождения по мукам как шанс изменить себя, как лекарство, предназначенное для людей, хорошо знакомых с трагической стороной существования, то теперь они стали для меня высшей истиной. Последние несколько лет я прожил с убеждением, что незаслуженное страдание обладает спасительной силой». Чувство горечи было не единственной его проблемой. Психологи могли бы сказать, что постоянно подавлявшийся гнев оказался направлен против него самого. Отсюда постоянная готовность Кинга обвинять самого себя в отсутствии святости, в том, что он сам далек от совершенства. Когда во время учебных занятий он уделял столь значительное внимание «абсолютному» ненасилию, он как бы совершал обряд личного самоочищения. Он был мужественным человеком, но он не был лишен чувства страха. Каждый великий человек наделен своим собственным трагическим недостатком. Неспособность принять собственное человеческое несовершенство и неумение вполне освобождаться от страха, свойственного ему как и всякому другому человеку, воспринимались им как роковая слабость. И он не мог ничего с этим поделать. Ему оставалось лишь с удвоенной силой обращаться к вере, по-своему подражая Иисусу Христу.
Не мудрствуя лукаво, можно сказать, что внутренний конфликт в душе Кинга был, вероятно, обусловлен тем, что, ступив на путь мученичества, он никоим образом не был предрасположен к этой роли. Более того, психологически он был прямым антиподом идеала мученика. В нем не было ни капли аскетизма. Напротив, он любил жизнь во всех ее проявлениях и любил пожить хорошо. Ганди, например, принял обет безбрачия и держал себя в строгости: он одевался исключительно в домотканую одежду, его привлекала суровая простота. Иное дело ― Мартин Кинг. Он всегда остро переживал неудобства и лишения. Только в последний год жизни, с приближением «к самым вершинам», это бремя перестало казаться ему столь уж тяжким. Духовные борения Кинга в значительной мере напоминали процесс восхождения на гору. Они требовали постоянного напряжения сил, без которого он не смог бы приблизиться к им самим созданному христоподобному идеалу достойного существования. Он редко беседовал с кем-либо о своей личной жизни или о своих чувствах. Он говорил, что ощущает в себе призвание стать мучеником, страдающим слугой, учеником Христа, но признавал, что для него это очень трудно, так же трудно, как и признать, что он не соответствует уготованной ему свыше судьбе.
