«Читали довольно мрачно. Потом вылез Маяковский, и все поэты попрятались в щели».
Давая отчёт о том вечере и в газете «Жизнь искусства», Михаил Кузмин пояснил:
«Можно было понять Маяковского, который самостийно явился на эстраду как фея Карабос, которую не пригласили на крестины, и стал читать свои стихи, предпослав, разумеется, им вступительное слово. С большим апломбом он бранил только что читавших поэтов, противопоставляя им себя…
Ни восторга, ни возмущения это выступление, почти автоматическое, не возбудило, публика лениво посмеялась, потом выслушала хорошо известный «Левый марш». Только режиссёры и антрепренёры с завистью смотрели на Маяковского, думая, какие прекрасные актёрские данные остаются не использованными^.
А Есенин и его друзья-имажинисты выступили в Московском университете. Учившийся на факультете общественных наук Матвей Ройзман вспоминал:
«Имажинисты пришли в цилиндрах, – студенты встретили их аплодисментами».
Первым читал стихи Мариенгоф. Потом выступил Есенин, завершивший чтение стихотворением «Товарищ».
Матвей Ройзман:
«Был поэт в отлично сшитом сером костюме, который как бы подчёркивал его цвета пшеницы буйные волосы и похожие на огромные незабудки глаза.
Он читал просто, спокойно, и голос его был звучен и чист – без единой царапающей нотки:
Жил Мартин, и никто о нём не ведал.
Грустно стучали дни, словно дождь по железу.
И только иногда за скудным обедом
Учил его отец распевать марсельезу.
(Тогда я ещё не знал, что «Товарищ» написан после того, как Есенин присутствовал на похоронах борцов за революцию в Петрограде на Марсовом поле весной 1917 года.)
То, что творилось в тот вечер девятнадцатого года в аудитории Московского университета, – незабываемо. Студенты оглушительно хлопали в ладоши, топали ногами, орали: «Есенин, ещё!..»
На площадке группа студентов подхватила Есенина на руки и стала его качать. Он взлетал вверх, держа на груди обеими руками цилиндр. Но когда его поставили па ноги, другие студенты хотели повторить с ним то же самое.
– Валяйте Мариенгофа! – сказал он.
Едва тот взлетел вверх, также держа цилиндр на груди, Сергей, увидев на рукаве моей студенческой шинели красную повязку, подошёл ко мне и тихо сказал:
– Уведите меня отсюда!»
А стихи Маяковского вскоре довелось послушать вождю большевиков.
Актриса Малого театра Ольга Владимировна Гзовская (родная сестра гимназического товарища Маяковского) вспоминала:
«Однажды я участвовала в концерте, организованном для воинских частей в Кремле в Митрофаньевском зале. Это было в 1919 году 23 февраля, в день Красной армии. На концерте присутствовал Владимир Ильич. Он сидел в первом ряду, сложив руки на груди, и внимательно смотрел на всё происходившее на сцене.
В этот вечер в моей программе были стихи Пушкина, а закончила я стихотворением Маяковского «Наш марш». Как сейчас вижу слегка прищуренные глаза Владимира Ильича, смотревшие внимательно на меня во время моего чтения».
Тот вечер описала и Надежда Константиновна Крупская:
«Однажды нас позвали на концерт, устроенный для красноармейцев. Ильича провели в первые ряды. Артистка Гзовская декламировала Маяковского: "Наш бог – бег, сердце – наш барабан " – и наступала прямо на Ильича, а он сидел, немного растерянный от неожиданности, недоумевающий, и облегчённо вздохнул, когда Гзовскую сменил какой-то артист, читавший „Злоумышленника“ Чехова».
Ольга Гзовская:
«По окончании концерта в комнате рядом с залом был подан чай, и тут произошёл мой разговор о Маяковском с Владимиром Ильичом. Он спросил:
– Что это вы читали после Пушкина? И отчего вы выбрали это стихотворение? Оно не совсем понятно мне…там всё какие-то странные слова.
Я отвечала Владимиру Ильичу, что это стихотворение Маяковского, которое он доверил мне исполнить. Непонятные слова я старалась объяснить Владимиру Ильичу так же, как мне объяснял это стихотворение сам Маяковский.
Владимир Ильич сказал мне:
– Яне спорю, и подъём, и задор, и призыв, и бодрость – всё это передаётся. Но всё-таки Пушкин мне нравится больше, и лучше читайте чаще Пушкина.
Никакого возмущения или беспощадной критики поэзии Маяковского в тот вечер я от Владимира Ильича не слышала».
Годы спустя Ольга Гзовская раскритиковала статью «Ленин о поэзии», которую написал видный большевик Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. В статье говорилось о «резко отрицательной» реакции вождя не только на прочитанное ею стихотворение «Наш марш», но и вообще на всё творчество поэта-футуриста:
«Его отрицательное отношение к Маяковскому с тех пор осталось непоколебимым на всю жизнь».
Гзовская писала:
«После моего выступления со стихами выступила танцовщица-босоножка Элли Рабенек с ученицами своей школы. Они танцевали под полонез Шопена революционный марш с красными знамёнами. Движения их были наступательные, вперёд, на авансцену. Об этом номере я упоминаю потому, что в воспоминаниях В.Бонч-Бруевича говорится, что Гзовская скакала по сцене. Этого не было, скакала и наступала с флагом Элли Рабенек. В.Бонч-Бруевич запамятовал».
Известная танцовщица Елена (Эльфрида) Ивановна Книппер-Рабенек была дочерью известного в Москве купца второй гильдии Иоганна Бартельса, владевшего булочными на Кузнецком мосту и Большой Никитской. С детства увлёкшись танцами, Елена брала уроки у родной сестры знаменитой танцовщицы Айседоры Дункан. Выступление Элли Рабенек в Кремле стало одним из последних в стране Советов – вскоре она покинула родину навсегда, эмигрировав в Вену где открыла свою студию.
Из Москвы перенесёмся в Петроград – к коммунистам-футуристам. Бенгт Янгфельдт сообщил о таком весьма любопытном факте:
«Комфут задумывался как коллектив при одной из петроградских партийных ячеек, но в регистрации им отказали, сославшись на то, что подобное объединение может „создать нежелательный прецедент в будущем“. Отказ был подтверждением растущей враждебности к футуристам в партийных и правительственных кругах».
Комментаторы изданного в советские времена шеститомного собрания сочинений Владимира Маяковского утверждали, что группа «коммунистов-футуристов» существовала в Петрограде «короткое время»:
