– Ты где?
У меня нет ни сил, ни желания врать и придумывать истории о заболевших бабушках и дачах друзей. Я еще слышу жалобное поскуливание модели, лежащей внизу у ног обнюхавшегося кокаина уголовника, и звук рассыпанной картошки, катящейся по ступеням лестницы. Поэтому я просто говорю сквозь внезапно хлынувшие слезы о том, где я, с кем я и что здесь происходит.
Я слышу далекий щелчок зажигалки и звук выдыхаемой струи дыма. Глухой и твердый голос произносит вторую фразу:
– Не реви. И иди спать. Тебе никто ничего не сделает: я уже позвонил Лёне. Я закажу тебе обратный билет на завтра.
Это значит, что кто-то позвонил Саше и рассказал о том, куда и с кем я уехала. А возможно, прибавил и еще что-то, о чем я пока не знаю. И я почти не сомневаюсь, что это сделала Виктория. Я бы не сказала, что такой поступок меня удивляет. Живя в диснейленде, перестаешь удивляться очень многим вещам. Меня скорее волнует отсутствие какого-то разумного объяснения поведению Виктории. Во всяком случае, желание убить Викторию появляется у меня не на яхте. Желание убить Викторию появляется позже.
Своим ключом, который остался у меня с того времени, когда я жила здесь, я открываю дверь в квартиру Виктории. Откровенно говоря, я не знаю, зачем пришла сюда. Увидеть здесь Викторию я не ожидала: вряд ли она полетит из Канн вслед за мной, узнав о моем внезапном возвращении домой… Да, здесь еще остались мои вещи: несколько платьев, юбок и пара туфель, розданных моделям после показов, какие-то безделушки и старинное зеркало в затейливой серебряной оправе с ручкой, подаренное Марком в самом начале нашего знакомства, – со всеми этими вещами, за исключением, пожалуй, зеркала, я рассталась бы без особого сожаления. Но какая-то необъяснимая сила сегодня затащила меня сюда. И вот я одна созерцаю пустой дворец, на время оставленный Королевой-Поцелуй-Меня-в-Зад-Викторией… После убогой конуры Марка с облезлым темным паркетом, старыми бумажными обоями и тошнотворного цвета синей плиткой в туалете обиталище Виктории действительно казалось мне настоящим дворцом. Стоя теперь посреди зеркального холла с дверями в гардеробную, спальню и столовую, я понимаю, что блеск и очарование этих покоев несколько померкли на фоне других гостиных, столовых, кабинетов, в которых я побывала… Но в большей степени даже не поэтому.
Я смотрю на предметы, которыми наполнена эта квартира, и понимаю, что все они не имеют никакого отношения ни к Виктории, ни к кому-либо еще. Они живут сами по себе. Ради себя. Их взяли, как реквизит на театральном складе, и поставили здесь как декорацию к какой-то неизвестно кем придуманной пьесе. Прозрачные стулья от Филиппа Старка. Круглая люстра, состоящая из одних стразов. Какие-то нелепые серебряные канделябры со свечами. Гравюры в золоченых рамах. Чья-то белая шкура на полу. И обязательный для всех диснейлендовских интерьеров белый кожаный диван. Сколько раз, разглядывая чужие, в том числе Сашины, апартаменты, я ловила себя на мысли, что все это создано НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЖИТЬ, а для чего-то другого… Вот только для чего? Публиковать фотографии своих квартир и домов в глянцевых журналах? Удивлять гостей? Эти мысли всегда занимали мое воображение. Но только сейчас, при взгляде на обстановку пустого дворца Виктории, мне становится почему-то по-настоящему грустно. Как только может быть грустно посреди пустой декорации, оставшейся после спектакля.
«А ведь это и мой мир. Наш общий картонный диснейленд», – грустно улыбаюсь я своим мыслям.
Но я расслабилась, а мне еще многое нужно успеть. Чтобы мой визит не был напрасным, я складываю в мешок для мусора свои платья, туфли, коробочки со всякой мелочью… Я собираю все это так, как собирала бы разбросанные листы бумаги или хлам – просто потому, что, как мне представляется, это нужно сделать. Единственная вещь, которую я не могу найти, это подаренное Марком зеркало. Оно почему-то кажется мне талисманом, который приносит удачу. Мне не хочется думать, что Виктория что-то сделала с ним или увезла с собой. Поэтому я открываю один за другим зеркальные дверцы шкафов в холле, потом перехожу в спальню и проверяю тумбочки в изголовье кровати и ящики какого-то невероятного комода, привезенного из Китая. Этот процесс даже доставляет мне удовольствие, как игра в детектива, который ищет важную улику на месте преступления. По мнению Виктории, настоящим преступлением являются семейные альбомы, непрокрашенные корни волос и джинсы из прошлогодней коллекции… Но я ищу не это.
Открыв ящик антикварного бюро, я наконец нахожу то, что ищу. Серебряная ручка торчит из-под сваленных в кучу бумаг, которые высыпаются на пол, когда я достаю зеркало. Это квитанции, ежемесячные выписки по кредитным карточкам, присылаемые из банка, оплаченные счета за коммунальные услуги, распечатанные конверты и просто листки с чьими-то телефонными номерами и именами… Можно было бы оставить все как есть. Но мне кажется некрасивым и невежливым оставлять после себя беспорядок. Поэтому я встаю на колени и начинаю собирать разлетевшиеся бумаги. Я не сразу замечаю на некоторых из них свою фамилию. Словно я собирала большой пазл с изображением живописного замка или красивого парусника и вдруг нашла фрагмент, который напомнил мне часть какой-то детали на картинке… Я подбираю очередную квитанцию, и у меня вдруг возникает ощущение, что я вижу перед собой что-то знакомое. Я даже не сразу понимаю что. И только внимательно приглядевшись, начинаю осознавать, что вижу свою фамилию, напечатанную на квитанции об оплате коммунальных услуг. Мой мозг еще некоторое время отказывается воспринимать информацию, которую сообщают ему глаза. Я, наверно, очень глупо выгляжу, сидя на полу и непонимающе уставившись на чужую квартирную квитанцию, в которой по какой-то причине оказалась моя фамилия. Но постепено ко мне возвращается способность соображать. И рядом с отпечатанной на бланке своей фамилией я вижу имя. Это имя моего отца.
Я снова превращаюсь в детектива, который сопоставляет события и факты. Виктория говорила, что живет в квартире, которая принадлежит ее любовнику. В квитанции, которую я держу в руках, написан адрес этой квартиры и имя моего отца… Это же элементарно!.. Задыхаясь от переполняющих меня чувств, я лихорадочно роюсь в уже собранных и еще разбросанных по полу бумагах в поисках других квитанций. Вот еще одна… Еще… И еще… Я подношу их к самым глазам, чтобы удостовериться, что это не галлюцинация, вызванная употреблением гиперицина. Но имя моего отца не исчезает, не рассеивается, как это бывает с галлюцинациями. Оно напечатано на всех оплаченных бланках скучными казенными буквами.
И вот когда это становится для меня очевидным и все детали пазла вдруг складываются в одну картинку, именно в этот момент у меня возникает желание убить Викторию.
Однако для начала я хочу отметить свое неожиданное открытие. Поднявшись на ноги, я начинаю быстро и беспорядочно ходить по квартире, как лунатик или человек, перебравший с экстази. Я пытаюсь понять, как мне устроить свой маленький праздник и с чего начать… Но на глаза мне не попадается ни одного подходящего предмета: в картонных диснейлендовских замках сложно найти что-то более тяжелое, чем фен, и более острое, чем щипчики для ногтей. Ни молотка, ни топора в пространстве, занимаемом Викторией, конечно, нет…
Что ж, зато здесь есть масса посуды, которой никто не пользуется, потому что жрать дома считается дурным тоном. Я останавливаюсь в столовой и, оглядевшись, решаю, что это подходящее место для начала торжественной части. Открыв шкаф, в котором хранятся большие плоские тарелки, я достаю одну из них и с наслаждением запускаю ее в покрашенную в нежный бежевый цвет стену столовой. Ударившись, она взрывается, как граната, разбрасывая в стороны брызги острых осколков и облако пыли от разбитой штукатурки. На несколько секунд я глохну и в воздухе повисает сплошной звон. Вторая тарелка отправляется вслед за первой. Пыль, осколки и звон оседают в плотном от моей ярости воздухе. С остервенением и наслаждением я вдребезги разбиваю предметы из мира Виктории Дольче, вымещая на них всю свою обиду и злобу. Впервые в жизни я начинаю понимать маму. Если не можешь уничтожить того, кто сломал твою жизнь, разбей, взорви, растопчи его мир! Только это приносит облегчение.
