Однако я взял к себе дочь Лену — уж очень тоскливо было совсем одному — и отправил в местную русскую школу. Но вскоре пожалел об этом. Она вдруг стала круглой отличницей, фотография ее — на Доске почета, а вечером я прихожу — в ее тетрадях черт-те что. Я ей пишу записку: „Все перепиши, все переделай так-то и так-то“.
На следующий день она ничего не делает, но обиженно говорит: „Вот ты меня ругаешь, а мне учительница говорит, что я отличница“. Я вижу, что „отличницей“ ее делают как дочь второго секретаря ЦК и ни к чему хорошему это не приведет. Дальше — больше. Иду на работу пешком, а шофера прошу:
— Иван, подвезешь Лену, но не близко к школе, а высадишь подальше.
— Я так и делаю, как вы говорите, но директриса ее каждый день сама встречает у подъезда школы.
Тут мое терпение кончилось. Я тут же позвонил супруге: приезжай и поскорее забирай ее, иначе испортят нам девку совсем.
Жена с детьми приезжала ко мне на все лето, на каникулы и праздники. Приезжали и бабушки — моя мама и мама жены, жили на даче близ Баку. И вопрос, почему я не привожу туда семью насовсем, не возникал ни у руководства Азербайджана, ни в ЦК партии.
Встретили меня в Баку с величайшим уважением. Начали работать. Первый Новый год решили встречать вместе в домике для гостей. Вначале я предложил устроить там елку для детей» членов Бюро, а через час-полтора — встречу Нового года. Вежливо напомнил, чтобы все пришли с женами.
Потом только узнал, что они никогда не брали с собой жен. Во время этого новогоднего торжества меня женщины очень благодарили за то, что впервые в жизни они отмечают вместе с мужьями такой праздник. Я им потом всегда новогодний праздник устраивал.
Навел порядок и с подарками. Они там в день рождения каждого одаривали за счет партийных денег дорогущими презентами.
— Никаких подарков за счет ЦК больше не будет, — категорически заявил я. — Собираем в складчину. Вы что, не можете дать 50 или 100 рублей? Например, часы подарить. Это стоит тысячу рублей. А ну-ка, давайте соберем по 100 рублей с брата и надпишем: «От друзей — членов Бюро ЦК».
Когда я уезжал, члены Бюро ЦК партии вручили мне часы: «По Вашему образцу и по Вашему совету».
Я очень уважительно к людям относился. Шел к любому секретарю ЦК в кабинет, если мне был необходим с ним разговор, а не вызывал его к себе. Мог зайти к предсовмина и с ним провести нужную беседу, а не на ковре и не в положении: «Зайди — я тебе объясню». Заходил вроде бы для дружеской беседы:
— Мамед Абдулович, так нельзя. Ты вот в академики подал заявление, а зачем ты туда идешь? Ты доктор наук. Ты предсовмина. Тебе мало работы на этом посту? Ты еще академиком хочешь стать? Или тылы готовишь? Зачем ты это делаешь? Ты знаешь, что в Армении случилось? Секретарь ЦК подался в академики, выставил свою кандидатуру, а его провалили. Ты тоже хочешь этого? Но имей в виду, тогда мы освободим тебя от Предсовмина. Если тебя академики провалят, значит, академики тебя не уважают не только как ученого, но и как предсовмина. Так что подумай.
— Пожалуй, я не буду.
— Ну, так, может, это и лучше.
Я считал, что не надо приказывать, не надо давить на человека. Нужно действовать уважительным убеждением.
Или был такой предсовнархоза Сабиров. Потом стал министром нефтяной промышленности, человек с большим апломбом даже для восточного человека. Еще будучи начальником Управления по добыче нефти, он получил Сталинскую премию за открытие Нефтяных камней — месторождения в Каспийском море, откуда добывали и продолжают добывать нефть. Там, на Каспии, вырос город посредине моря на сваях и эстакадах. И дома там построили, и автомобили ездят по десяткам километров разветвления этих эстакад. И вот Сабиров, уже будучи министром, добился, чтобы его вновь выдвинули на Ленинскую премию за освоение этих же Нефтяных камней.
Я находился в это время не то в Нагорном Карабахе, не то в Нахичевани, и мне аж туда присылают гонца — завотделом нефтяной промышленности ЦК партии. Обрусевший армянин, очень толковый парень, бывший второй секретарь ЦК комсомола Азербайджана, разыскал меня, чтобы я подписал как член Бюро ЦК ходатайство на выдвижение Сабирова на Ленинскую премию, потому что все члены Бюро поддержали.
— А я не подпишу, — твердо сказал я.
— Почему? — искренне изумился посланец.
— Сабиров уже получил один раз премию — Сталинскую — за открытие, а сейчас хочет за освоение. Новых людей надо выдвигать, ну что же мы одних и тех же будем награждать за одно и то же? Недавно его наградили орденом. Сколько же можно одного и того же человека? Я не против него лично, он хороший человек, но надо и меру знать, друзья дорогие.
И не подписал. Ахундов потом мне говорил:
— Он обиделся.
— Ну и что. А мы что-то противозаконное сделали? Или мы дали ему отрицательную характеристику?
Так что иногда гибкость, а иногда и жесткость следовало проявлять, но там, где это надо.
Я ввел такой порядок: ни одно решение ЦК партии не выпускалось без моей визы. Даже если уже Ахундов подписал.
Дело было в том, что мне приходилось редактировать многие документы, хотя все члены Бюро были кандидатами и докторами наук, — только командующий округом ПВО Афанасий Федорович Щеглов и я были «неостепененные». Поэтому мы с ним считались самыми «неграмотными». Мы иногда звонили друг другу:
— Ну что, неграмотный, пойдем на Бюро?
— Пойдем.
Но редактировать я все должен был.
Случилось, я поехал хоронить брата, а тут пленум состоялся. Неделю меня не было. И они не выпустили решения пленума ЦК, пока я не отредактировал и не завизировал.
Началось это так. Решение по промышленности было поручено подготовить секретарю ЦК по промышленности Энверу Назаровичу Алиханову. Он подготовил его и принес мне:
— Посмотрите, пожалуйста.
И дает мне «талмуд», а к нему — десяток инструкций. Я понял, что как профессионалу-нефтянику ему все важно. Просмотрел и звоню ему:
— Энвер, можно мне проект решения подсократить и немножко его партийным сделать, потому что оно получилось сугубо профессионально-инструктивное.
— Да, но не очень.
Я сделал три страницы и посылаю:
— Энвер, посмотри.
— Все здорово.
И так пошло и укоренилось: было признано всеми и никого не обижало. Сам Ахундов к этому относился с большим пониманием.
Иногда ситуации были очень неожиданные. Секретарем ЦК партии по пропаганде был Назым Гаджиев. Знал я его раньше, так как он был в свое время первым секретарем ЦК комсомола Азербайджана. Медик по образованию, грамотный, подготовленный, высокой культуры человек, он дружил с композитором Кара-Караевым, знаменитым тогда не только в Азербайджане, но и во всем Советском Союзе. И вообще среди интеллигенции Назым пользовался очень большим уважением.
