Валерий Павлович вышел к народу в пальто, снял шапку и заговорил. Пронизывающий ветер лохматил его светлые волосы, пробирал до костей. Сопровождавший Чкалова товарищ шепнул ему:
— Надень кепку! Ты же окончательно свалишься…
Надо было видеть, как он глянул на советчика:
— Соображаешь? Я с народом говорю!..
Таким он был.
Зима тридцать восьмого года выдалась на редкость морозной. Холода сковали землю. Птицы жались к жилью. Ртуть в термометрах опускалась все ниже, приближаясь к минус сорока. Воздух сделался ощутимо плотным. Почти густым. Рассчитывать на посадку приходилось с запасом. Небо дольше обычного держало машину, не желая возвращать ее земле.
Чкалов облетывал новый истребитель, «И-180».
Заходил на посадку издалека, поддерживая самолет на повышенных оборотах мотора. Рано убирать газ было рискованно — переохладишь мотор, не заберет, если вдруг возникнет необходимость уйти на второй круг. Заход получался растянутым, машина долго висела над строениями, окружавшими аэродром, висела низко, совсем низко…
Его уговаривали отложить полеты, дождаться потепления…
Он не соглашался.
Новый истребитель был очень, очень, очень нужен Военно-Воздушным Силам. Превосходный истребитель «И-16», любимый крестник Валерия Павловича, старел на глазах. Надо было готовить ему достойную замену.
И Чкалов не щадил себя — торопился…
* * *
14 декабря Валерий Павлович писал: «Законной гордостью наполняются сердца миллионов трудящихся при мысли о славной советской авиации, несущей на своих крыльях мир, свободу, культуру и прогресс всему человечеству».
В этот же день поздно вечером он закончил статью, посвященную братьям Райт. Статья предназначалась для Телеграфного агентства СССР.
Было уже поздно, когда он перечитал написанное и поставил свою размашистую подпись — В. Чкалов.
Это была его последняя подпись.
Жить Чкалову оставалось меньше суток.
* * *
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
Правительство Союза ССР с глубоким прискорбием извещает о гибели великого летчика нашего времени Героя Советского Союза то в. Валерия Павловича ЧКАЛОВА при испытании нового самолета 15 декабря сего года.
У погибшего при катастрофе Чкалова в кармане гимнастерки было обнаружено письмо в ЦК партии о новом проекте дальнего полета через Южный полюс.
Москва ссутулилась, словно под непосильной ношей.
Черными медленными реками тек народ к Колонному залу Дома Союзов. Мужчины, женщины, дети…
Потом на Красной площади, перед поседевшей от мороза кремлевской стеной, были надгробные слова, и траурные мелодии, и прощальный салют…
Скованный морозом, оцепеневший от горя, в молчании стоял народ.
Помню единственное: когда в завершение похоронной церемонии зазвучал «Интернационал», я словно очнулся, и совершенно отчетливо, может быть впервые в жизни, до конца, не умом, а опустошенным мальчишеским сердцем понял значение с детства привычных слов:
Мы наш, мы новый мир построим.
Кто был ничем, тот станет всем.
Слов, разумеется, не было, была только мелодия. Величественная, всепроникающая…
* * *
«Быть человеком — это чувствовать свою ответственность. Чувствовать стыд перед нищетой, которая, казалось бы, и не зависит от тебя. Гордиться каждой победой, одержанной товарищами. Сознавать, что, кладя свой кирпич, и ты помогаешь строить мир» — так сказал летчик Антуан де Сент-Экзюпери, сказал спустя год после гибели Чкалова. Не о нем сказал, но и про него.
Земной путь Чкалова закончился обидно рано.
Тридцать четыре года — это расцвет, это полдень. И никакие слова ничего не могут исправить, объяснить, облегчить.
Совсем недавно молодой испытатель сверхзвуковых самолетов, глядя в исчерченное инверсионными следами голубое небо, сказал мне с раздумьем: «Нет, летчики не погибают, летчики просто не возвращаются из полета».
И теперь я снова и снова повторяю эти слова смелого, дорогого мне человека и стараюсь поверить в них.
Чкалов не вернулся, Чкалов навсегда остался в полете.
Наш бессмертный флагман и сегодня над землей.
