Прорываясь внутрь минного поля, подводники были уверены, что "Малютка" сразу же встретится с кораблями фашистов. Но эти предположения не оправдались. Мы снова вынуждены были вести обычный поиск.
Маневрируя на небольшом пятачке у самого входа в гавань, мы выработали определенную систему. Рассвет мы обычно встречали у входного буя и, погружаясь на перископную глубину, просматривали Северную бухту. Затем мы отходили на несколько миль в сторону моря и галсировали с таким расчетом, чтобы в любое время видеть вражеские суда, если бы они появились на каком-нибудь из входных фарватеров.
27 августа 1943 года с рассветом "Малютка", как обычно, погрузилась. Противника не было. Лодке ничто не угрожало. Погода была превосходная.
Я всю ночь провел на мостике и теперь, оставив у перископа лейтенанта Глобу, отправился в свою каюту, предупредив помощника, чтобы он не увлекался наблюдением за берегом, а внимательнее смотрел за морем.
Но вскоре Глоба разбудил меня по переговорной трубе и доложил, что из Севастополя вышли два охотника за подводными лодками.
Не разобравшись спросонок в смысле доклада вахтенного офицера, я приказал наблюдать за катерами и повернулся на другой бок.
Но не прошло и пяти минут, как меня разбудил шум винтов катера. Еще через секунду близкие разрывы глубинных бомб сбросили меня с койки. В центральном посту было темно. В люк с шумом врывалась вода. По переговорным трубам из разных отсеков поступали доклады. Это было едва ли не самое неприятное пробуждение в моей жизни.
"Глоба прозевал! - думал я. - Катера противника, очевидно, засекли перископ подводной лодки".
Глубиномер показывал двадцать метров, и стрелка продолжала идти вниз. Чтобы не удариться о грунт (глубина в этом месте была всего 32-34 метра), я приказал держать глубину 20 метров и уходить от места атаки в сторону моря.
Но сверху снова посыпались бомбы. Заделывавшие течь матросы от толчка попадали на палубу, однако тотчас же поднялись и полезли к поврежденному люку.
Катера преследовали нас очень активно. Каждая серия бомб причиняла лодке все новые и новые повреждения.
Подбитая и раздифферентованная "Малютка", уклоняясь от непрерывных неприятельских атак, продвигалась в сторону минного поля. Страшный минный рубеж теперь казался самым желанным убежищем, где мы могли укрыться от преследования.
- Еще два катера! Быстро приближаются с кормы! - доложил Бордок безразличным тоном.
"Мы у самой базы, значит, в катерах недостатка не будет", - подумал я. И мне тем более правильным показалось мое первоначальное решение как можно скорее укрыться в минном поле.
Очередная серия бомб разорвалась так близко, что матросы, работавшие по заделке пробоин, пролетев через отсек, оказались лежащими в одной куче.
Первым вскочил на ноги Поедайло.
- Быстрее! - уклоняясь от струи забортной воды, скомандовал я. - Скоро подойдем к минному полю, и тогда бомбежка прекратится. Катера побоятся преследовать нас.
- Может быть, товарищ командир, они только этого и хотят, - словно со дна бочки, услышал я слова Поедайло. Он стоял в трюме по пояс в воде, навалившись всем телом на планку с пластырем, которую укрепляли его товарищи, - Может быть, должен пройти конвой. Вот они и хотят угнать нас.
Поедайло был прав. Если немецкие охотники решили "обшарить" море, то следовало ожидать конвой. Уйти от глубинной бомбежки - значило бы только выполнить желание врага.
Эти соображения заставили меня принять новое решение: оторваться от охотников, не покидая район, в котором могут появиться вражеские транспорты.
Задача была трудная. Катера, сменяя друг друга, могли весь день засыпать нас глубинными бомбами, тем более, что запас бомб они могли все время пополнять. Более двух часов, меняя через каждые три-пять минут курсы, "Малютка" отходила в сторону моря. Она значительно отдалилась и от Лукульского, и от Инкерманского створов.
Следовало повернуть в сторону берега, но это было рискованно. Поэтому решено было немедленно начать циркуляцию и, если отяжелевшая "Малютка" не справится с маневром, лечь на грунт и попробовать притаиться на месте.
На первых порах казалось, что нам удалось обмануть врага. Большинство катеров ушли в сторону открытого моря.
"Теперь мы быстро ляжем на грунт - и конец преследованию", - с облегчением подумал я.
Но в это время два катера, зайдя с кормы, сбросили по правому борту новую серию бомб. Враг снова нащупал нас. В таких условиях ложиться на грунт было нельзя.
Я решил отходить в общем направлении на северо-восток, меняя курсы в зависимости от расположения катеров противника.
Враг преследовал нас до полудня, и его бомбы по-прежнему причиняли нам немало вреда.
"Малютка" подошла к Лукульскому створу в районе Мамашая. Дальше начинались малые глубины, затруднявшие маневрирование.
Пришлось резко развернуться вправо и увеличить ход до полного. Через несколько минут я приказал застопорить машины, но лодка по инерции продолжала движение вправо, к берегу, постепенно теряя скорость, и наконец легла на грунт прямо на фарватере.
Маневр удался. Следующую атаку противник произвел впустую. Бомбы рвались сравнительно далеко от нас, за кормой.
Мы притаились, слушая, как охотники все дальше и дальше уходят в море. Видимо, они полагали, что лодка либо утонула, либо ушла из района, так старательно "прочесанного" бомбами.
Где-то уже далеко от нас, вероятно для очистки совести, катера сбросили еще несколько бомб и ушли. Тогда мы стали спешно приводить себя в порядок. Кок приготовил обед, и матросы, пообедав на скорую руку, начали исправлять повреждения.
Я все время находился в центральном посту. Здесь же находился и матрос Поедайло Теперь его не в чем было упрекнуть. Когда мы проходили минное поле и уклонялись от катеров врага, он держался очень хорошо.
- Сегодня я вами очень доволен, Поедайло! - похвалил я матроса.
Поедайло что-то смущенно пробормотал.
Трапезников искоса глянул на Поедайло, с которым он за последнее время очень сдружился, и глубокомысленно заметил:
- Труд облагораживает...
Поедайло сделал вид, что не слышал слов Трапезникова.
- Скажу больше, - продолжал я. - Ваша мысль оставаться здесь помогла мне принять правильное решение. Возможен проход конвоя... Вот и выходит, что мы с вами стремимся бить врага, не бояться его.
- Это боцман говорил, - словно оправдывался Поедайло. - Он считает, что когда врагу удастся нас прогнать, вот тогда и пройдет конвой.
- И штурман так сказал, - вставил боцман между делом.
- А я от командира слышал, что уходить из района нельзя, - сказал Глоба, и все рассмеялись.
- Значит, мысль была коллективной, это еще лучше, не правда ли? обратился я к Трапезникову.
