Чуткое отношение начальника эскадры к подчиненным действовало на них воодушевляюще. Они знали, что в случае аварий или ошибок по службе они услышат от своего адмирала не злобные окрики, а строгую и справедливую оценку и помощь в затруднительной обстановке.
Громадное значение Бутаков придавал морской подготовке и, в частности, шлюпочным гонкам. "...Это едва ли не лучший из находящихся в наших руках способов, чтобы молодым людям узнать себя, начать закаливать свои нервы, изощрять свой глазомер и готовить себя ко всем непредвиденным случайностям нашей службы... Состязания шлюпок, вместе с тем, прекрасное средство нам всем узнавать, кто из нас из какого металла"{118}, - писал он в приказе от 1 сентября 1867 года.
В воспитании любви к шлюпке Бутаков видел еще и другое, более важное воспитание любви к своему кораблю, к Военно-морскому флагу своего отечества. "Вспомним также, какое живое участие принимали гребцы шлюпок в том, чтоб паруса отлично стояли, чтоб приказания мгновенно исполнялись, - писал он в том же приказе. - Нельзя и в этом не видеть зародыша того духа, который растет от шлюпки до корабля, от любви к шлюпке до привязанности к своему кораблю и всему до него относящемуся"{119}.
Бутаков добился ассигнования 1500 рублей ежегодно на покупку призов для состязающихся. Он разработал и напечатал специальные "Правила для шлюпочных гонок". Особенно интересны были введенные им гонки шлюпок под парусами без пользования рулем. Он придумывал множество вариантов шлюпочных состязаний, например, гонки под парусами вокруг адмиральского фрегата, плавание в шхерах вокруг определенных островов и т.п. По окончании каждой гонки Бутаков отдавал приказ, в котором разбирал ошибки в управлении и поощрял отличившихся. Однажды он даже велел салютовать со своего фрегата шестью орудийными залпами шестерке мичмана Федотова за то, что она великолепно управлялась при гонке без руля. В особом приказе была отмечена храбрость матроса Суворова, распутавшего во время шлюпочных гонок без рулей запутавшиеся топсель-шкоты - снасть, которой растягиваются нижние углы паруса, поднимаемого под рейковым парусом{120} и называемого топселем. Держась на весу одной рукой за мачту и пытаясь распутать шкот, зацепившийся за реек, Суворов размахивал шкотом, но из этого ничего не получалось. Тогда он, подтянувшись на рейке, добрался до его нока, за который запутались шкоты, распутал их и после этого вернулся в шлюпку. Все это Суворов делал на полном ходу, когда шлюпка шла с сильным креном, а он, держась за реек, висел над морем. При малейшем неловком движении он мог упасть и разбиться о борт шлюпки или о воду. Все это матрос Суворов сделал для того, чтобы его шлюпка не сошла с дистанции и успешно закончила гонки. "Побольше бы нам Суворовых, - писал по этому поводу в приказе Бутаков. - Хотя он не прослужил еще срока к производству в унтер-офицеры, я буду просить, чтобы его разрешено было произвести"{121}.
Напряженная учеба в кампании 1867 года дала блестящие результаты. Большие броненосные корабли совершали перестроения легко и четко. Командиры броненосных лодок научились удерживать свои корабли в строю, несмотря на то, что они обладали рыскливостью и совершенно теряли ход при поворотах.
Но более всего Бутаков был доволен тем, что на эскадре "проявляется, вместо мертвой обрядности морского дела, душа, дух, часто сказывающийся на мелочах, но существование которого - самый отрадный факт, вынесенный мной из настоящей кампании нашей"{122}.
Да, это был действительно отрадный факт. Ученик Лазарева, сподвижник Нахимова и Корнилова, Бутаков возродил на паровом броненосном флоте лучшие традиции русского парусного флота - любовь к морю, товарищество. О силе этих традиций свидетельствует высказывание его талантливого ученика и последователя С. О. Макарова, относящееся к 1878 году. "В эти два года,писал Макаров в своем дневнике, - что я командир, мне удалось спасти три судна. Сколько раз мне удавалось своевременно помочь разным судам, нет счету. Какое наслаждение работать в этих затруднительных обстоятельствах! Вся прелесть тут заключается именно в том, чтобы всегда быть всем полезным..."{123}.
Кампания 1868 года, так же как и предыдущая, началась в конце июня. Боевая подготовка в этом году была значительно усложнена. Прежде всего Бутаков решил начать изучение приемов маневрирования для нанесения таранного удара и для уклонения от него. С этой целью на Транзундский рейд прибыли специально оборудованные для "таранных учений" канонерские лодки "Прилив" и "Гул". С них были сняты мачты, а на верхних палубах во всю длину судов, но шире их, положена подвижная рама, в которую должен был ударять подвижной деревянный таран. Это устройство служило для ослабления силы удара. Как таран, так и рама обшивались с наружной стороны фашинами. На этих двух канонерских лодках ежедневно тренировались командиры кораблей и рулевые.
Помимо "таранных учений", большое внимание Бутаков уделял артиллерийским стрельбам кораблей эскадры. В отличие от иностранных флотов, и особенно английского, где роль артиллерии паровых кораблей недооценивалась, в русском флоте ей придавалось решающее значение. Если, например, англичане считали, что артиллерийский огонь в морском бою должен вестись на малых дистанциях и при небольших скоростях хода, то в русском флоте совершенно четко представляли, что бой паровых броненосных судов будет быстротечным и артиллерийская стрельба в связи с этим будет вестись на больших скоростях хода при меняющихся дистанциях между противниками. Поэтому в приказе № 61 от 11 августа 1868 года Бутаков писал: "Будем же гоняться не за тем, чтобы в отчетных ведомостях о пальбе у нас стояли высокие проценты попавших ядер, а употребим все усилия, чтобы пальба подходила возможно более к тем условиям, которые предстоят в действительном бою, т.е. будем стрелять с неопределенных заранее расстояний и в движущиеся предметы"{124}.
В соответствии с этой установкой и была организована артиллерийская подготовка кораблей эскадры. Стрельбы проводились главным образом по треугольным щитам, буксируемым кораблями на встречных курсах. Изменены были также условия подготовительных стрельб по неподвижным щитам. Пользоваться буйками, показывающими расстояние до шита, было запрещено.
С невиданным упорством артиллеристы осваивали стрельбу в новых, более сложных условиях. Не прошло и месяца, как Бутаков с удовлетворением констатировал, что отмена всяких буйков при стрельбе по щитам нисколько не ухудшила меткости стрельбы. Наоборот, стреляя на ходу по неподвижным щитам, комендоры эскадры добились более высоких результатов.
Несколько хуже получалась стрельба по буксируемым щитам. Дальномеров, более или менее точно измеряющих быстро меняющиеся расстояния от корабля до щита, еще не существовало. Навыков в стрельбе в таких условиях личный состав почти не имел. Поэтому попаданий было немного. Однако, несмотря на трудности и неудачи, артиллеристы настойчиво стремились овладеть новым методом стрельбы. Бутаков понимал причины неудач и был уверен, что все трудности будут преодолены. "Что касается стрельбы в буксируемые шиты, - писал он в своем приказе, - то пробы наши указали, как их нужно строить в будущее время, и хотя в них попадали немного, но мне гораздо приятнее видеть на них маленькую царапину, чем ядро в яблоке неподвижного шита: одно - дело, другое - игрушка, игра в пушечки, которые уже не по нашему возрасту"{125}.
