в виде материалов, а также хранилось в его богатой и крепкой памяти, — все это предстояло теперь разобрать, привести в порядок, систематизировать и облечь в окончательную литературную форму.
Труд требовал методического подхода, усидчивости, времени, кабинетной замкнутости. Такому непоседе, как он, привыкшему вихрем носиться по московским просторам, не считаясь ни с какими расстояниями, нелегко было приучить себя к долгому писательскому затворничеству. Однако творческая стихия захватила его, и он в эти годы проявил большую вдохновенную работоспособность.
Всего записать никакой писатель не может. Всякий раз, когда шла речь о воссоздании прошлого, Владимир Алексеевич в необходимых случаях неизбежно обращался к своей памяти, помогавшей ему в живописании разных частностей и восстановлении всяких пробелов. Память у него была удивительная. Надо было видеть, с какой легкостью и ясностью набрасывал он страницы прошлого, рисовавшегося ему всегда ярко и свежо, будто это было так недавно.
Не в пример многим литераторам, имеющим обыкновение сначала закончить один труд, а затем переключиться на другой, он, во многом оригинальный, и здесь оставался верен себе: работал одновременно над несколькими книгами. Всякое произведение требует длительного вызревания. На вызревание у него уходили немалые сроки, но выношенное он писал быстро.
Заглянешь, бывало, к нему, а иногда он и сам позовет к себе и сейчас же прочтет что-нибудь вновь написанное и обязательно интересное. То это отрывок о М. Н. Ермоловой, с которой он был знаком еще по воронежскому театру, где сам работал. То заслушаешься его чтением глав о бурлацкой артели, тянувшей с его участием барку от Ярославля до Рыбны, то он прочтет очерк из прошлого Москвы, как в ресторане клуба богатеи пожирали раков ведрами, в частности банкир и домовладелец Чижов.
Из этих прочитанных глав одна намечалась для книги о скитаниях, другая — для книги о Москве. В другой раз прочтет о первом своем дебюте в театре, где он, измазавшись сажей, играл негра в «Хижине дяди Тома», либо о встречах с драматургами из собачьего зала. По заказам разных пройдох-режиссеров эти драматурги дна писали собственные пьесы и переделывали по их же заказам пьесы других авторов, в том числе и иностранных. Заказанные пьесы режиссеры выпускали в свет и ставили в театрах под своей фамилией, называя их переделками с французского, итальянского и с других языков, наживали на этом деньги, а драматургам платили гроши. Один из таких литераторов, Глазов, написал семнадцать пьес, за которые получил от режиссера всего-навсего триста с небольшим рублей, и об его авторстве не было даже нигде упомянуто.
Засесть за московские темы не означало для Гиляровского покончить со всякими прочими темами. Прочих как раз тоже было немало, тоже захватывающих, выдвигаемых временем, от которых, по своей увлекающейся натуре, он не мог отмежеваться.
Его настойчиво вдохновлял образ великого Ленина, и он начал писать о нем поэму «Вождь», фрагменты ко торой читал в кругу близких. Один из черновых набросков он прочитал теперь и мне.
Волновал его и образ Степана Разина. В книге стихотворений поэта «Забытая тетрадь» по цензурным условиям поэма о вожде крестьянского восстания была напечатана не полностью.
Эту свою поэму Владимир Алексеевич выпустил отдельным изданием в 1922 году.
Одновременно он работал над трилогией «Петербург» и читал мне некоторые страницы. В памяти остались следующие отрывки:
О Петр! Ты знал, чего ты волишь: — «Все флаги в гости будут к нам!» Не знал ты флага одного лишь — То красный флаг, — война дворцам!
Окончилась долго длившаяся гражданская война. Наступил 1923 год. Владимиру Алексеевичу исполнилось семьдесят лет и в этом году — 50 лет литературной деятельности [6]. Советская литературно-художественная общественность отметила его полувековой юбилей. Комитет по празднованию был организован под председательством народного артиста А. И. Южина. В состав его вошли: И. А. Аксенов, В. Я. Брюсов, А. М. Васнецов, Г. Д. Деев-Хомяковский, П. С. Коган, С. Г. Кара-Мурза, В. Л. Львов-Рогачевский, С. Д. Разумовский, И. Н. Потапенко, Вл. И. Немирович-Данченко, И. Д. Сытин, А. И. Свирский, Ю. В. Соболев, Н. Д. Телешов и другие.
Комитет разослал приглашения от имени всех литературных организаций, существовавших тогда самостоятельно: Всероссийского союза писателей, Русского театрального общества, Всероссийского союза крестьянских писателей, Всероссийского союза поэтов, литературного общества «Звено», «Литературного особняка», Общества имени А. П. Чехова, Общества драматических писателей и оперных композиторов.
Заседание в честь юбиляра происходило 3 декабря 1923 года в помещении Российского исторического музея. На юбилейном заседании выступали А. И. Южин, В. Я. Брюсов, В. Л. Львов-Рогачевский, С. М. Городецкий, Г. Д. Деев-Хомяковский и другие. На заседании был прочитан также доклад и автора этой книги на тему «В. А. Гиляровский — бытописатель раннего пролетариата».
Юбиляр получил ряд приветствий, в том числе от К. С. Станиславского, Вл. И. Немировича-Данченко и других. М. Н. Ермолова писала ему в день юбилея: «Дорогой старый товарищ еще с Воронежа, Владимир Алексеевич! Это было очень давно. Мы были молоды, а теперь стары, но вспоминаю о вас всегда как о защитнике угнетенных и обиженных. Вы до сих пор сохранили ваш бодрый дух… Увы! для меня уже все кончено, нет ни сил, ни энергии, и не могу быть полезной родному театру. Но, что делать, я не грущу, что могла — сделала…»
Было получено также приветствие от московских пожарных с поднесением юбилейного знака Московской пожарной команды. Этот знак Гиляровский впоследствии носил с гордостью.
Московские газеты, а также журнал «Красная нива» посвятили юбиляру статьи.
Много сил и энергии отдал В. А. Гиляровский первой своей книге — «Москва и москвичи», которая положила начало
