20 января мы оставили лагерь регулярных войск и опять поехали на восток, в Сиди-бель-Аббес. Было очень жаль покидать этот уютный уголок, в котором мы провели две недели. Так приятно было возвращаться сюда вечером, находившись целый день по горам. Солидный кирпичный дом или жалкая палатка — большая разница, особенно когда непрерывно льет дождь. Жить в кирпичном здании — значит вести стабильное и надежное существование, а кочевать с палатками, меняя место каждые три недели, очень утомительно.
В бель-Аббесе мы разместились в казармах лагеря «СР-3», куда я прибыл однажды утром, оставившим о себе смутные воспоминания. Кажется, это было очень давно. Тогда я был робким зеленым новобранцем, а теперь я «старик» (ансьен). В легионе уже через два дня становишься ветераном.
Нас обрадовали: задержимся в бель-Аббесе на пару дней. В первый же вечер накинулись на город, как стая шакалов, устроили большое гулянье. Оказалось, что мы пользуемся успехом у местных европейцев, в барах все наперебой угощали нас. Это что-то новенькое. Мы для них нечто вроде символа их права на жительство в Алжире, они думают, мы служим гарантией, что их не выгонят. Мы так не думаем. Нам платят не за то, чтобы мы думали. Я пошел в «Садовый бар», который мы облюбовали еще в то время, когда пребывали в Сюлли, и почти весь вечер проболтал с Патрицией. Нас тянет друг к другу, и отношения наши развиваются как надо, но время, увы, не на моей стороне. Мне бы еще хоть пару дней! Выглядит она потрясающе, одаривает меня улыбками, но дальше дело пока не продвигается.
Мы с Гарри Штоббом обошли все наши старые забегаловки. Там почти ничего не изменилось. В последний день мы прошли парадом по улицам бель-Аббеса. Как обычно, весь город высыпал посмотреть на нас. На тротуарах толпились люди, улыбавшиеся нам и махавшие руками; наш оркестр превзошел самого себя. Все это очень благоприятно действует на психику.
Перед самым отъездом я неожиданно встретил лейтенанта Риголо. Я был очень рад увидеть его. При других обстоятельствах мы могли бы подружиться. Здесь же офицерам не полагается якшаться с рядовыми. Мы вспомнили Сюлли. Риголо сказал, что трое из нашего взвода погибли: необузданный венгр Крюгер, Клаус и Дамс. Вместе с Лефевром это четыре человека за три месяца. Неужели мы были там всего три месяца назад? Учитывая, что мне служить еще 48 месяцев, такие показатели смертности меня не устраивают. Бедняга Дамс. Мне он нравился, я запомнил его с тех пор, как Крепелли избил его в Маскаре за то, что он чуть не застрелил де Граафа при чистке оружия. А Клаусу больше не будут досаждать его сбитые на маршах ноги.
В тот же вечер мы покинули Сиди-бель-Аббес. Офицерский корпус вышел проводить наши грузовики к воротам, оркестр сыграл нам прощальный туш. Среди офицеров был и Риголо. Мы уважительно отсалютовали друг другу. А за воротами в открытом красном автомобиле нас ждала Патриция — фантастическое зрелище! Она вопила: «Джонни!» — перекрикивая гомон толпы, и отчаянно махала руками, а потом пристроилась за нашим грузовиком и сопровождала нас до самого выезда из города. Я сидел у заднего борта, мы смотрели друг на друга, между нами была целая жизнь; наши чувства выражались во взглядах, но мы не могли прикоснуться друг к другу даже кончиками пальцев. У развилки дорог ее автомобиль исчез из виду. Время — наш господин; оно, как всегда, настояло на своем. С Патрицией и Риголо оно явно пожадничало. Бог знает когда я увижу их снова. Мы с Патрицией разошлись как ночью в море корабли. Так ничего у нас с ней и не вышло, и гложет мысль, что ведь могло бы выйти.
Проехали Маскару, тоже пробудившую воспоминания, но не задержались в ней, а направились в Тиарет, где и заночевали. Утром продолжили путь, держа курс на Батну и горы Орес. Чем дальше на юг, тем хуже была погода, температура воздуха падала как пикирующий бомбардировщик. Переночевали около самой Батны и вконец замерзли, а утром получили приказ произвести поворот на 180 градусов и ехать на север, в Филипвиль. Однако погода при этом отнюдь не стала улучшаться. Когда проезжали через селения, страшно было смотреть на арабских детишек, бродивших по грязи босиком.
Вечером прибыли в лагерь Пео, «наш милый грязный домишко», la merde.[51]
Три дня спустя
Вчера на рассвете выехали из Филипвиля на запад, в направлении Колло. В семь утра выгрузились из машин и стали прочесывать местность. Местность гористая. По сравнению с сухими безжизненными склонами в горах Орес здесь просто тропики. Густой труднопроходимый подлесок свидетельствует о том, что здесь часто идут дожди — похоже, никогда не прекращаются. Мы продирались сквозь него весь день, орудуя ножами типа мачете под названием куп-куп, и прошли всего миль двадцать. Дождь, пот и горные ручьи не оставляют на тебе ни одной сухой нитки. Существуешь в среде с влажностью сто процентов. Возможно, и держишься-то только за счет постоянного водообмена: вся влага выходит из организма с потом, но тут же поступает извне.
Вечером, вымоченные и умученные до предела, в разодранной одежде, с расцарапанными руками и лицами (так природа, очевидно, дает нам понять, что недовольна нашим вторжением), мы прибыли к месту, где нас должны были ждать машины, но выяснилось, что они не смогли сюда добраться, так как размыло дороги. Уже из последних сил протопали еще пятнадцать миль до лагеря. Не жизнь, а сказка.
Спать почти не пришлось: небеса проводили испытания палаток, поливая их дождем, и в результате эксперимента было установлено, что они протекают. Чтобы их совсем не затопило, мы полночи рыли вокруг палаток дренажные канавы. А в пять утра подъем и построение все под тем же проливным дождем. Наши гребаные сержанты к тому же продержали нас на плацу лишних пятнадцать минут, допивая свой кофе. Убить их мало.
10 февраля 1961 г.
Демар был прав насчет того, что хождение по горам — дело серьезное. Каждое утро мы поднимаемся с восходом солнца и отправляемся в путь. Мы ходим и ходим без отдыха с согнутой спиной, истекая потом. И даже ночью мы не знаем покоя: рыскаем среди холмов в поисках невидимого врага, стараемся поймать его на ошибке.
Однажды мы вышли из лагеря уже после полуночи и совершили кошмарный переход в двадцать миль по пересеченной местности в полной темноте. Дождь не прекращался уже бог знает сколько времени, сильный ветер повалил много деревьев, о которые мы то и дело спотыкались. Мы переходили вброд стремительные горные речки и взбирались на четвереньках на их скользкие берега. Видимость была нулевой, и единственным ориентиром служило тяжелое дыхание человека, идущего впереди. Люди то и дело падали; их поднимали силой, угрожая в противном случае бросить в лесу. Колье свалился после первых пяти миль, на которые мы потратили больше часа.
