Василий Каменский - Его-Моя биография Великого Футуриста

Приходишь в книжный магазин или в издательство получить свои деньги за свои книги и тебе их выдадут — далеко несразу — в самой оскорбительной форме.

Будь они прокляты.

Вот отчего лежат неизданные книги (теперь вот за Эти строки бойся мести издателей и книжных магазинов — о как трудно издавать), — книги, спрос на которые огромен и растет.

Я пишу эту новую книгу и стараюсь недумать об ее изданьи, иначе тяжко.

Я убежден, что и Эта книга разойдется стремительно — как все Его книги — однако издавать — отчаянное мученье.

Все же я пишу, работаю, напрягаю силы и знанья, чувства и творческие возможности, широту внутренняго размаха и Волю духовной мудрости.

Он неищет, неждет, нежелает никакой награды, ни похвалы, ни шумного успеха, ни упреков, ни славы, ни денег, ни памятников, ровно ничего.

Потому я пишу свободно, как поет сердце и творит разум, как развертывается панорама жизни под летящим аеропланом Сегодня с криком мотора:

Дальше.

Я только авиатор Времени с пассажиром Вечности — Поэтом.

Только наблюдатель, собиратель, инструктор, исследователь, организатор, ученый.

Я — поступательная сила, земное.

Он небесное — Он Гений Духа.

Я — как многие из феноменов.

Он — Единственный — будто солнце на небе бирюзовых возможностей.

Я энергично гордо работаю над этой книгой, а Он каждую минуту отвлекает меня: Он кругло смотрит в светлодальний простор, безпокойно шевелит крыльями, вдыхает ветер, поёт.

Что Ему моя работа над книгой суета, скорбь, узда, условность, заблужденье.

Я это знаю и всетаки пишу: я болен воображеньем крайняго оптимизма — будто кому то, где то зачем то нужна Книга — вообще.

Чую: Он переполнен стремленьем к Полету а я задерживаю, останавливаю.

Он с песнями, звездами, утренними дорогами, необузданной волей, яркоцветным размахом, друзьями, девушками, вином.

Я мешаю, недаю осуществлена, даже протестую, потомучто некончена книга и очень нехватает Поэту здорового покоя — здесь среди сосностройнои тишины гор.

Струистая, бегучая Каменка, охрани мне Поэта, как умеешь, как можешь.

Помоги мне, Каменка, я устал, утомился от борьбы и одиночества, от мечтаний и почти напрасности.

Помни: ведь если не я и не ты сгинул бы наш Поэт.

Он всегда был и остался накануне отлета в иное переселенье, Его всегда влекло к земному крушенью и люди всегда толкали Его на погибель.

Может быть мы спасем.

Эй Ты разудалая отчаянная головушка сокол Поэт.

Куда в неведомые страны какие потянуло Тебя обиженнаго буднями и мелочью, непониманьем и одиночеством.

А там закатиться в гавань — в греческую кофейню — где играют в кости — выпить густого чорнаго турецкого кофе, закурить сигару — привезенную персами контрабандой и — обхватив голову — обдумать, что дальше.

Забраться ли в горы — в татарский аул поохотиться на диких коз.

Может быть сесть на корабль и укатить в Ялту — утешиться на качелях змеинноветвистой араукарии.

Али кинуться в раздолье волжское, бурлацкое широченное, размашное.

И гармонью русскую взять с собой.

Устроиться где нибудь у Жигулевских гор у рыбака в шалаше, ухи похлебать у костра, чайку попить, пошататься, помотаться, пожить босиком, в рубахе без пояса, с открытым воротом, с засученным рукавом.

На гармонье поиграть, попеть.

Вспомнить молодецкую вольную жизнь Стеньки Разина, разгуляться с песнями.

В Самаре, Саратове, Царицыне, Астрахани побывать, поболтаться по базарам.

И делом первым по циркам походить: нет ли там поискать славного богатыря несокрушимого, друга любимого Ивана Заикина (кто единственный авторитет — в пьяной драке его с Г. на крестинах у директора цирка Есиковского — свидетель Куприн — в Тифлисе зимой 1916 — оценил мою хватку орангутанга, когда я кинулся в качестве тамады разнимать львов).

И по пристаням конечно потолкаться вдоволь — В чайных чайку заказать с изюмом, дальше тронуться — куда потянет.

Али разом вертануть на Кавказ.

Маленький таши.

Большой таши.

Камарджоба Духан.

Мэ всвам гвинос у цхклот.

Пью кахетинское без воды.

Хочу куда рвутся шелестящие Крылья.

Или Поэту неблизка голуборогая Грузия.

Или Поэту неродна чорноласковая Армения, чьи пути — подвиги, чья судьба — священна, чьи призывы — Песни.

Кара-Дэрвиш помни:

И еще:

Куда-же — куда, Поэт.

Дальше.

Ах Ты кудрявая солнцевеющая голова а и где Твой перелетный покой, перелетная птица.

Дальше.

И Сам незнаешь, неведаешь.

Только бы раздольнее Неба — стремительнее Полет — ярче, сочнее, ядренее Жизнь — да больше Друзей, Чудаков, Футуристов — да чтобы и всем вокруг Вольно-Буйно жилось во все колокола.

И всетаки в Час Созерцанья Ты скажешь:

Дальше.

Поэт готовится к Отлету: Он целый день бирюзово смотрит на горизонт юго-восточного зова — Он слышит.

Сейчас — вижу по солнцу — около семи.

Воскресенье. Июль — 2-е, 1917.

Каменка.

Я сижу — около дома — в лесу у костра.

Кипячу чайник.

Около в наберушке земляника — ждет.

Я подкладываю в огонь сучья, ворочаю угли.

У меня болит правый бок и левая лопатка; вчера метал сено, упрел, устал, в баню потом ходил — сразу легче стало.

Я плохой работник — у меня много природной силы, гибкости, ловкости, смекалки, но я пасую перед выносливостью мужика.