Когда империя лишила народные массы возможности принимать решения по политическим вопросам, угас и их интерес к политике. Обычный человек больше не задумывался о правильности или неправильности тех или иных политических решений. Он даже вообще перестал думать об этом. Вполне вероятно, что большая часть населения империи, чьи предки жили в родовых общинах, а не в городах-государствах, и вовсе никогда не задумывалась над вопросами политики. Его интересовали исключительно скачки и бои гладиаторов. В результате идеи Диоклетиана не получали такой поддержки со стороны населения, какой пользовались идеи епископов. Он не мог апеллировать к общественному мнению, поскольку оно просто-напросто не существовало. Однако христианские проповедники могли делать это – и, конечно, делали, поскольку у них имелась большая аудитория, к тому же благожелательно настроенная.
У церкви перед правительством было то преимущество, что традиция свободного обсуждения вопросов, более не существовавшая в политике, внутри нее сохранилась. Отцы церкви разговаривали с людьми. Власть оратора над аудиторией и сила, заключенная порой в словах, имеют под собой реальные основания. Когда человек говорит – не важно, за столом или перед толпой на площади, – он обычно мыслит вслух; а обнародовать свои мысли – это первый шаг к тому, чтобы придать им стройность и законченность. Именно речь отличает человека от животных и дает возможность человечеству достичь такого потрясающего единения, когда миллионы людей вместе следуют к единой цели. Молчание может быть разумным. Молчать – легко. Но это умеют делать даже камни и бревна. Однако речь – это акт созидания, которое вызывает огонь с небес и зажигает сердца людей. Говорящий всегда соотносит свои суждения с фактами и событиями. Речь – это шум, вызываемый работой человеческого разума.
Единственным реальным результатом разговора является соглашение, однако, видя результаты, которые дает соглашение, мы можем осознать их грандиозность и величие. Соглашение привело к созданию Римского государства, а затем и Римской империи. Умы, характеры и воля людей, которые создавали республику, не могли и не пожелали в условиях империи оставаться в тени мелкой политики сенаторов.
Духовные наследники Камилла и Фабия, яростно отвергая эту насмешку над прошлым, положили все свои силы на то, чтобы придать силу церкви. Дух старого сената и ассамблеи возрождался на церковных собраниях, где люди могли говорить свободно и со всей страстью и где рождались и выковывались новые идеи. Если нас удивляет утверждение историков о том, что Константин привечал лидеров христианской церкви и много времени проводил в их обществе, то нам стоит вспомнить, что беседа с полудюжиной епископов, большинство из которых были готовы принять смерть за свои убеждения, вероятно, заключала в себе тот дух свободы и оригинальности, который, безусловно, обладал притягательностью для человека, воспитанного в военных лагерях и при императорском дворе, где такие беседы были крайне редки.
Чтобы увидеть некоторые особые качества, отличавшие первых отцов церкви, необходимо прочитать их работы – или, по крайней мере, выдержки из них. Они глубоко и страстно любили слово. Их труды составляют много томов. И их беседы, в тесном кругу или на людях, были столь же бесконечны. Они говорили и писали так много, что даже Гомер не сравнился бы с ними. Потоком слов они смыли язычество. Своими речами они затмили и уничтожили сильных молчаливых людей императорского Рима. Ни виселица, ни огонь не могли заставить их замолчать. Они отказались молчать, даже горя на костре. Их предсмертные речи и свидетельства свергли с трона Юпитера – и, вполне возможно, Иовия тоже. Что бы еще они ни отстаивали, они в первую очередь отстаивали право людей говорить столько, сколько они хотят.
Время и незнание, вероятно, заставляют нас преувеличивать обаяние ораторов Древней Греции и Древнего Рима. Большинство людей, выступавших в сенате и на народных собраниях, были, без сомнения, столь же скучны и невыразительны, как нынешние политики. Но и во времена республики, и в условиях монархической мировой империи оставалась верна одна истина, которая, вероятно, справедлива везде и всегда: земля и власть достаются в награду людям, которые говорят убедительнее других.
Если письменные труды и выступления отцов церкви часто не похожи на труды ученых, то причина тому довольно проста. Они черпали вдохновение в политической и философской традициях. Они полагали, что слова нужны не для того, чтобы выразить мысль, а для того, чтобы сформировать настроение слушающих. Правильные слова для них это те, которые используются для назидания – то есть для созидания.
Молодые люди, которые начинают жизнь с верой в то, что язык предназначен для воплощения интеллектуальных истин, скорее всего, скоро осознают свою ошибку. Но это осознание будет нелегким для них. Язык был создан и используется людьми как жест или как оружие; они используют его, чтобы управлять умами других людей, точно так же, как гончар использует свои руки, чтобы придать глине определенную форму.
За интересом Константина к церкви стояло некое подспудное понимание этих истин. Совещательные ассамблеи и народные собрания не всегда приносят пользу населению, хотя иногда такая польза от них есть. Но часто они полезны для правителя.
Иногда политическая интуиция некоторых правителей толкала их к тому, чтобы регулярно консультироваться с представителями народа, как, например, когда Эдуард Плантагенет советовался с парламентом. Примерно такими же соображениями руководствовался Константин, когда консультировался с представителями церкви: дело в том, что с помощью церкви он мог установить контакт с теми социальными элементами, которые находились вне поля зрения и контроля его предшественников.
Церковь в большей степени, чем сенат, воплощала в себе опыт и устремления жителей империи. И в отличие от сената она выработала определенный набор представлений, касающихся самых насущных сторон бытия, и сумела создать связную политическую философию, применимую к современным условиям. Мы еще познакомимся детально с сутью этой политической философии. Слабость язычества заключалась в том, что за ним не стояло связного учения и оно во многом оставалось «местной» религией. Главным недостатком сената являлось то, что его политика была устаревшей, применимой только в прежних условиях, которых давно уже не существовало. Он мог информировать императора относительно состояния сельского хозяйства в Италии и Африке и положения сельского населения, без сомнения, взгляды сената на проблему налогообложения заслуживали внимание. Однако сенат больше не мог серьезно прорабатывать какие бы то ни было серьезные идеи или предлагать принципиально новую политику; кроме того, он больше не мог служить школой для тех страстных и ярких личностей, которые двигают миром.
