С первых своих шагов по американской земле, в Нью-Йорке, Лисянский сострадательно замечает «людей низшего класса… которые принуждены жаться вместе в небольших хижинах, без чистоты». Именно в этих кварталах свирепствовали болезни, а «в прочих же улицах умирало весьма мало». Многое увиденное в Америке поражает своим отличием от порядков в далекой России, да и в Европе. Здесь не встретишься «с дворцами, подобными европейским», но увидишь «…многие места, обладатели которых проводят свою жизнь счастливо».
Не ускользнула от внимания Юрия и примечательная сторона быта американцев, в отличие от неизжитой до сих пор привычки россиян: «Уши их не обеспокоены беспрерывным лаяньем собак, держимых для увеселения праздных, но услаждены криками домашних птиц и животных, коими сии счастливые места наполнены».
Считая Филадельфию «одним из лучших городов в свете», Лисянский вместе с тем примечает и «в самой середине весьма бедные жилища».
Пребывая в Бостоне, он сопоставляет порядки на рабовладельческом Юге с жизнью бостонцев. «Они более также приверженцы к вольности и своим поведением подают лучший пример оной, нежели все южные штаты; между ними нет склавов, а каждый собственными руками или головой достает хлеб».
Симпатии русского моряка и на стороне «вольного правления» в Штатах: «Каждый Штат окромя сего имеет своего губернатора и свой сенат, которые управляют внутренними распорядками, что же касается до околичных обстоятельств, то они принадлежат общему правлению. В Америке всякий, в мужество пришедший, есть солдат при надобности, исключая сего республика держит малое число войск для защиты своих границ». Таковы некоторые впечатления Юрия Лисянского от кратковременного путешествия по Северной Америке. Радует, что это не сторонний, равнодушный взгляд фланирующего пришельца, а зоркие наблюдения и оценки дел в молодой заокеанской республике. Зарисовки Лисянского гораздо более интересны, систематичны и разнообразны, чем заметки первого русского человека, побывавшего перед тем в Америке, — Федора Каржавина.
Лейтенант Лисянский, покидая Атлантическое побережье Северной Америки, еще не знал, что через пять лет вновь ступит на берега этого материка, но с противоположной стороны, омываемой Великим океаном.
* * *
Новый, 1797 год русские моряки встретили у берегов Англии. В миссии они узнали о переменах на российском троне. Екатерина II скончалась, императором стал Павел I. В посольстве священник сообщил печальную весть: на английском корабле погиб Яков Беринг.
— Их величество генерал-адмирал император Павел I издавна покровительствует флоту, — сказал посол Воронцов, выслушав офицеров. — Я сам считаю, что русским офицерам и полжизни бы надо выучке морской у англичан набираться. Мы-то неучи в сравнении с ними.
Однако увидев, как вытянулись лица офицеров, он пожевал губами:
— Отпишу ныне же государю о вашей просьбе и сам буду за вас ходатаем.
Когда вышли от посла, Баскаков возмутился:
— Англицкие мореходы отменные, но и наш брат русский им не уступит. Невдомек мне, к чему принижать соотчичей своих?
Крузенштерн молча пожал плечами, а Лисянский поддержал друга:
— Мне, к примеру, ежели выбирать матроса англицкого или русского, так я предпочту нашего. Он в любом деле выдюжит. А что сиятельный граф, так он обитает в сих краях второй десяток лет. Как по присказке: «С кем поведешься, того и наберешься»…
Между тем лейтенант Лисянский внимательно следит за успехами британского флота. 1 марта 1797 года он отмечает его победу над испанцами у мыса Сан-Висенте: «Мы сегодня получили известия о победе адмирала Джервиса над гишпанским флотом. Англичане, имея только 15 кораблей, разбили гишпанцев в 27. В сем сражении особливо отличил себя капитан Нельсон».
В ожидании государева ответа Воронцов посоветовал наведаться в Читам, где стояла эскадра вице-адмирала Макарова… Но в Читаме эскадры не оказалось. Корабли ушли в Ширнесс. В Читаме же Лисянского заинтересовали добротные доки с оригинальной системой водопуска. «Неплохо было бы, — подумал он, — устроить такую же механику в России. Ведь у нас так дорого обходится каждый фут воды, впущенной в док».
В Ширнессе Юрий встретил приятелей. Они поделились новостями из столицы и Кронштадта.
— Новый государь будто флот жалует, — рассказывали они, — средства на постройку кораблей ассигнует дополнительно. Морской корпус наконец-то переводят в Петербург.
На обратном пути в дилижансе оказался интересный попутчик. Узнав, что его сосед русский офицер, обрадовался:
— Мистер Пирс, — отрекомендовался он, — последние 15 лет провел в странствиях по разным материкам. Пожалуй, побывал везде, кроме Африки. Но и туда собираюсь в этом году.
— Бывали ли вы в Америке? — спросил Лисянский.
— О, да, конечно, — оживился Пирс, — об этом я и хотел рассказать вам, но вы меня опередили. — Он помолчал минуту-другую, собираясь с мыслями, и продолжал: — В прошлом я немало времени прожил с россиянами на Куковой реке, неподалеку от Нутки. Они деловые люди и успешно промышляют пушного зверя на Алеутах. Всегда доброжелательно встречают пришельца. Старшим там приказчик Баранов, а всему делу голова — мистер Шелихов.
— Есть ли там суда морские? — поинтересовался Лисянский.
— Да, есть. Без них невозможно отправлять товар на Камчатку. Оттуда же доставляют провиант, но, — огорченно сказал англичанин, — многие суда худые, немало их гибнет в Восточном океане в штормах.
Лисянский спрашивал еще, и Пирс охотно рассказывал, как трудно приходится на Алеутах русским людям.
— Больше всего страдают по причине отсутствия добрых судов.
Не впервые слышал об этом Лисянский. «Вернусь в Россию и обязательно попрошусь в вояж в те края», — размышлял он под стук дилижанса…
Случайный попутчик Лисянского рассказывал о своих похождениях двухлетней давности. Упоминая имя Григория Шелихова, он, конечно, не мог знать, что «рыльского именитого гражданина» уже нет в живых… Через полгода после проводов дочери и зятя, столичного чиновника Николая Резанова, в Петербург, тяжелый недуг в три недели скрутил Шелихова намертво. Болезнь отяготили неудачи.
Еще до свадьбы дочери Анны Шелихов забеспокоился, но виду не подавал. Восемь лет с каждым сезоном росли горы пушнины на складах в Иркутске. Китайские мандарины запретили торговлю русским купцам в Кяхте. Поначалу Шелихов ухмылялся: «Придет срок, образумятся, цена меха поднимается». Но в последние годы иностранные купцы, почуяв наживу, повезли товары морем в Кантон и сбили цену. Нависла угроза разорения…
