Этой «особой поэмой» явилось в какой-то степени стихотворение «Памяти Асенковой» На этих страницах, Варенька, имеет смысл привести его полностью — Вы ведь никогда не читали его.
В тоске по юности моей
И в муках разрушенья
Прошедших невозвратных дней
Припомнив впечатленья,
Одно из них я полюбил
Будить в душе суровой,
Одну из множества могил
Оплакал скорбью новой.
Я помню: занавесь взвилась,
Толпа угомонилась —
И ты на сцену первый раз,
Как светлый день, явилась.
Театр гремел: и дилетант,
И скептик хладнокровной
Твое искусство, твой талант
Почтили данью ровной.
И точно, мало я видал
Красивее головок;
Твой голос ласково звучал,
Твой каждый шаг был ловок;
Дышали милые черты
Счастливым детским смехом.
Но лучше б воротилась ты
Со сцены с неуспехом!
Увы, наивна ты была,
Вступая за кулисы —
Ты благородно поняла
Призвание актрисы:
Исканья старых богачей
И молодых нахалов,
Куплеты бледных рифмачей
И вздохи театралов —
Ты все отвергла. Заперлась
Ты феей недоступной —
И вся искусству предалась
Душою неподкупной.
И что ж? обижены тобой,
Лишенные надежды,
Отмстить решились клеветой
Бездушные невежды!
Переходя из уст в уста,
Коварна и бесчестна,
Крылатым змеем клевета
Носилась повсеместно —
И все заговорило вдруг..
Посыпались упреки,
Стихи и письма, и подруг
Не тонкие намеки.
Душа твоя была нежна,
Прекрасна, как и тело,
Клевет не вынесла она,
Врагов не одолела!
Их говор лишь тогда затих,
Как смерть тебя сразила.
Ты до последних дней своих
Со сцены не сходила.
В созданьи светлой красоты
И творческого чувства
Восторг толпы любила ты,
Любила ты искусство,
Любила славу Твой закат
Был странен и прекрасен:
Горел огнем глубокий взгляд,
Пронзителен и ясен;
Пылали щеки; голос стал
Богаче страстью нежной.
Увы! Театр рукоплескал
С тоскою безнадежной!
Сама ты знала свой удел,
Но до конца, как прежде,
Твой голос, погасая, пел
О счастьи и надежде.
Не так ли звездочка в ночи,
Срываясь, упадает
И на лету свои лучи
Последние роняет?
Некрасов сделал на полях такую заметку карандашом: «Актрисе Асенковой, блиставшей тогда. Бывал у нее; помню похороны, — похожи, говорили тогда, на похороны Пушкина: теперь таких вообще не бывает Это собственно эпизод из пьесы «Прекрасная партия»…»
А в черновом автографе приведенное стихотворение начиналось строфой, позднее в него не вошедшей:
Кумир моих счастливых дней,
Любимый и желанный,
Мне не забыть судьбы твоей
Таинственной и странной.
Некрасов сравнил Ваши похороны с пушкинскими. Есть в его стихотворении строфа, которая тоже напоминает о страданиях, пережитых Вами — и Пушкиным. Помните, как писал о гибели Пушкина Лермонтов? «Не вынесла душа поэта позора мелочных обид…» А у Некрасова: «Душа твоя была нежна, прекрасна, как и тело, клевет не вынесла она, врагов не одолела!»
Писатель Корней Иванович Чуковский заинтересовался влиянием Вашей личности, Вашего искусства на Некрасова. Он написал небольшое исследование «Некрасов, Николай I и Асенкова», в котором рассказал о некоторых находках в черновиках Некрасова, — находках, имеющих прямое отношение к Вам. Чуковский обнаружил несколько вариантов драматических набросков, в которых в качестве главных героинь выведены Вы и Ваша матушка, Александра Егоровна. Разумеется, имена скрыты, и Вы названы в одном из отрывков Любой Тарусиной, в другом — Наташей. Сюжет этих драматических набросков поэта мелодраматичен и не вполне верно отражает подлинное положение вещей. Но интерес Некрасова к Вам не остывал с годами. И, как многим людям, Некрасову не давала покоя история Вашей жизни, причины Вашей гибели, легенды вокруг Вашего имени.
Размышляя о причинах, вызвавших Вашу болезнь, Ваши современники писали об атмосфере театральной залы, пропитанной копотью сотен ламп, пылью, запахом скипидара и клеевых красок, о постоянных сквозняках за кулисами и в артистических уборных.
А я, задавшись тем же вопросом, отправился к старейшему фтизиатру профессору Софье Михайловне Кузнецовой.
Это был странный визит к врачу по поводу пациентки, умершей сто тридцать с лишним лет назад. И все-таки этот визит дал определенные результаты.
Я спросил Софью Михайловну
— Как вы думаете, что следует считать главной причиной заболевания туберкулезом, в частности - Во времена Асенковой? Копоть от ламп? Сквозняки? Запахи и пыль?
Софья Михайловна ответила очень определенно:
— Нет Прежде всего — длительное и высокое нервное напряжение, нервную нагрузку нетворческого характера.
Так вот она, главная причина болезни! Анонимные записки и рисунки, намекающие на Вашу связь с высокопоставленными особами. Сплетни за кулисами («Видели? У Вареньки новое колечко!») Намеки, что контракта с Вами больше не заключат Разжигание газетно-журнальной полемики, в результате которой похвала в одной газете неизбежно влекла за собой резкую брань в другой.
Позднее артист Александр Евстафьевич Мартынов скажет Панаевой:
— Не труд расстроил мое здоровье, а попирание моего человеческого достоинства…
Это не объяснение болезни одного человека. Это — болезнь затхлого мира кулис. И многие художники отдали сражению с этим недугом все свои силы.
Но что же происходило на сцене Вашего театра, спросили бы Вы, возможно; кто заменил Вас?
Заменить Вас оказалось некому. Не знаю, могло ли бы это хоть немножко утешить Вас, но это так.
Нет, разумеется, не Надежда Самойлова стала Вашей счастливой преемницей. «В концерте г-жи Самойловой 2 театральная зала была — как бы ЭТО сказать поделикатнее — весьма неполна!» — писали газеты в 1841 году. В какой-то степени напоминала Вас современникам немецкая актриса Лили Лёве — она была моложе Вас лет на пять, и Вы вряд ли видели ее на сцене. Ф. Кони писал, что он думал похоронить свой водевиль «Девушка-гусар», полагая, что после Вас играть эту пьесу на русской сцене решительно некому. Но вот «маленькое, веселое, резвое, наивное существо воскресло снова в лице талантливой Лили Лёве, которая даже лицом похожа на Асенкову Это та самая резвушка… которая светлым голоском своим поет так мило куплеты и маленькой ручкой дерется на рапирах, которая девушкою — маленький гусар, а гусаром — красная девушка, в женском платье прелестна, в мужском мила до обожания…»
