Но вот новая загвоздка: судьба Менделя по окончании Богословского института уже устроена. Рукоположенный в священники двадцатисемилетний каноник получил превосходный приход в Старом Брюнне, и, конечно же, хоть он и отрекся от собственности, какие-то деньги за труды по Службе Спасения должны были попадать в его кошелек. (Кстати, о приходской службе почему-то в биографии не упомянуто.)
Следует не забывать еще такого обстоятельства: Мендель чувствовал себя обязанным помогать родителям деньгами, а более того, возместить младшей сестре Терезии жертву, принесенную семь лет назад. Сейчас для этого самое время: Терезии исполнилось двадцать. Право, приход в центре Брюнна должен приносить, пожалуй, несколько больше, чем шестидесятипроцентный супплентский оклад.
Есть документ, поясняющий причины происшедшего, — официальное письмо прелата епископу графу Шафготчу. Вот оно:
«Ваше Милостивое Епископское Преосвященство!
Высокий Императорско-Королевский Земельный Президиум декретом от 28 сентября 1849 года за № Z 35338 почел за благо назначить каноника Грегора Менделя супплентом в Цнаймскую гимназию. Сообщая об этом Вашему Милостивому Епископскому Преосвященству в соответствии с возложенным на меня долгом, осмеливаюсь лишь присовокупить, что оный каноник образ жизни имеет богобоязненный, отмеченный скромностью, воздержанием и добродетельным поведением, его сану полностью соответствующим, сочетающимся с большой преданностью наукам;
к попечению же о душах мирян он, однако, пригоден несколько менее, ибо стоит ему очутиться у одра больного, как от вида страданий он бывает охватываем непреодолимым смятением и сам от сего становится опасно больным, что и побуждает меня сложить с него обязанности духовника.
Напп».
Таким образом, нам становятся известными некие любопытные детали событий, происшедших, когда новоиспеченный каноник попытался исполнять обязанности приходского священника. Позволим себе, однако, не ограничиваясь цитированием документов, поразмышлять над этими уже известными читателю деталями.
У патера Грегора — так свидетельствует это письмо — упорно не вырабатывалась профессиональная отчужденность гробовщиков, патологоанатомов и священнослужителей — способность близ мертвого тела с привычной деловитостью рассуждать о размерах гроба, качестве глазета, изменениях, обнаруженных при вскрытии в органах, или о райском блаженстве, уготованном душе покойного, если он был истым праведником или своевременно покаялся во грехах. Проза ремесла, хоть оно и способно «освободить от мучительных забот о хлебе насущном», оказалась для Менделя невыносимой настолько, что он чуть ли не очутился на грани душевного расстройства…
Что ж, может, так оно и было. А может быть, все было совсем не так?… Объяснение причин его ухода со священнического поста, данное прелатом Наппом, было безоговорочно принято всеми биографами. Однако в 1967 году были опубликованы письма младшего из менделевских племянников — врача Фердинанда Шиндлера, написанные им в 1902 — 1909 годах на ужасном английском языке (одно — на немецком) замечательному английскому генетику Бэтсоиу. Младший племянник внес сумятицу в объяснение ряда событий жизни своего знаменитого дяди. Он писал, например, что в госпитале святой Анны, входившем в старобрюннский приход, каноник Мендель посещал не только палаты, где ему полагалось утешать больных к напутствовать умирающих. Он посещал еще и морг и присутствовал при вскрытиях трупов. Ему, видите, было интересно ознакомиться с анатомией человеческого тела; он рассказывал, вероятно, об этом своим племянникам, когда посылал их учиться на медицинский факультет. Трудно сказать, не вызвала ли нареканий такая любознательность каноника. Впрочем, среди медиков в католических странах и в те времена и позднее было известное число монахов. Но упомянутое свидетельство не согласуется с особой чувствительностью, описанной прелатом Наппом для оправдания ухода Менделя с пастырского поста. Можно предположить, что аббат-филолог просто считал не очень целесообразным, чтобы способнейший, отмеченный высшим отличием выпускник монастырской богословской школы нес обычную священническую службу, в которой его таланты не могли бы раскрыться должным образом.
…Впрочем, долго ли предстояло ему отбывать приходскую повинность?… Ведь он уже целый год готовился сдавать экзамен на степень доктора богословия (в Австрии вместо диссертаций писали письменные экзаменационные сочинения на предложенную тему). До сих пор все экзамены завершались для Менделя «primura eminentium» — «первым отличием». Вряд ли бы он провалился на докторском, а получив степень — пожалуй, это было тоже в пределах возможностей г-на Наппа, — мог бы занять и место преподавателя одной из богословских дисциплин в Брюннском теологическом институте.
И вот он, почти уже доктор теологии, меняет все эти перспективы на место «супплента», то есть «зауряд-учителя», «учительского помощника»!
В чем здесь дело? И почему в первый же месяц пребывания в Цнайме Менделя навещает приор — правая рука прелата?… Из-за чего столь скорая инспекция?… Может быть, какое-то происшествие вынудило отправить Менделя под благовидным предлогом из Брюнна?… Может быть, он преступил шестую заповедь и мотивы, содержащиеся в рапорте Наппа, — это всего лишь благовидное прикрытие для скандала?… Уж на что, а на такие скандалы давно научились набрасывать камуфляж…
Но все это чистые домыслы.
Нет ни одного документального свидетельства, никаких отголосков «происшествия». Да к тому же, провинись Мендель, вряд ли было бы столь спокойным его письмо от 31 октября. И поэтому приходится остановиться на свидетельстве самого Менделя, на его автобиографии, на словах: «…упомянутый приобрел такую любовь к изучению природы, что он не жалел уже сил…»
У него появилась новая страсть, и ради этой своей страсти он пошел на жертвы.
Мы знаем, как складывалась его судьба, но мы помним, к чему он стремился в юности. Его приход на шаткую должность учителя без диплома был закономерен куда более, чем поступление в монастырь, если говорить, конечно, о логике стремлений, а не о логике обстоятельств. Будущее подтвердило, что в этой фразе официальной биографии он формулировал символ новой своей веры.
Но для епископской канцелярии, для «Его Милостивого Епископского Преосвященства, Высокородного Графа» — для ярого, реакционнейшего клерикала Антона Эрнста Шафготча, управлявшего Моравской епархией, логика стремлений молодого каноника не могла служить доводом. И единственным, что могло оправдать «перевод Менделя на другую работу», были доказательства его «непригодности» для несения основных обязанностей «по попечению о душах своих прихожан». Эти доказательства должны были говорить, что, продолжая нести такие обязанности, каноник Мендель может подорвать авторитет святой церкви.
