Прошел не один десяток лет с той поры, и на этот бой я пытаюсь взглянуть глазами сегодняшнего дня. Да, он мог сложиться по-иному. Но не сложился. И не по вине казаков-гвардейцев он так сложился. Тот бой остается в памяти трагичным и сегодня.
2 февраля 1943 года наш «больной» полк догнал другие подразделения и занял место во втором эшелоне наступающей дивизии. Полку, пережившему Калиновскую неудачу, уставшему до последней крайности, нужен был отдых, хотя бы короткая передышка. Но передышки, не говоря уже о длительном отдыхе, не предвиделось. Мы неотступно, не ведая покоя ни днем ни ночью, гнали врага, уходившего к Азову, к Батайску, к Ростову. Мы освобождали хутора и станицы и к 8 февраля 1943 года вместе с другими частями дивизии вышли к устью реки Дон.
…Здравствуй, батюшка Дон! Мы пришли к тебе, чтобы ты, родимый, стал навсегда свободным. Это в каждом сердце у нас, у твоих сынов.
В устье Дона, перейдя его главное русло, мы остановились на маленьком острове, в пионерском лагере. В камышах этого и других островов устья Дона накапливались войска дивизии для решительного броска на правый берег Мертвого Донца, за который уже зацепились стрелковые части и ведут бои за овладение станцией Елизаветинской. Немцы ведут себя активно, беспрерывно обстреливают и бомбят все острова устья Дона. Наши части от этого несут неоправданные потери. Бомбежкой Мертвого Донца ломают лед, по которому надо нам переправляться. Долго сидеть нам здесь нельзя. Немцы убавляют наши и так поредевшие части.
Вечером 10 февраля наш полк с приданными танками форсирует Мертвый Донец и врывается на станцию Елизаветинскую. Переходят в атаку стрелки. К утру вражеский гарнизон на станции был полностью разгромлен. Полк получает новый боевой приказ: обтекая занятые противником хутора Синявский и Гниловскую, наступать на Чалтырь. Прорывом к Чалтырю сразу решалось две задачи: прерывалась шоссейная дорога Ростов — Таганрог, завершалось окружение города Ростова-на-Дону, за который шли бои, и обезвреживался сильно укрепленный противником район на реке Кальмиус.
Хутор Чалтырь оказался крепким орешком. Местность в полосе наступления ровная, открытая и имеет наклон в сторону противника, поэтому мы оказались наблюдаемы за несколько километров. Укрытием нам служили лишь кюветы и редкие посадки вдоль шоссе Ростов — Таганрог, проходящее по самому гребню высоты. Отсюда до хутора более трех километров, и обстрел его могли вести только артиллеристы. Несколько суток наступления на хутор днем и ночью и всеми частями дивизии успехов не приносили. Противник же бьет и снарядами и авиабомбами. Мы несем большие потери. Устали все до крайней степени. Командование ищет решение для выполнения поставленной задачи. И, наконец, это решение найдено.
Разведка боем, проведенная между хуторами Чалтырь и Ряжино, кажется, нашла щель в обороне противника.
1 марта ночью в километре от переднего края противника наш 37-й и 39-й полки заняли исходный рубеж. Двигаться решено тремя колоннами. С собой взяты все тылы и обозы. Прорыв в конном строю. Приказано: никому не останавливаться, не обращать внимания на потери, вперед, только вперед, чтобы через час достичь хутора Политотдельского и к утру закрепиться там.
Зеленая ракета прочертила ночное небо. Конники эскадронов с оголенными клинками на галопе устремились вперед. Лошади перемахивали траншеи и окопы. За эскадронами устремились артиллерия, обозы, кухни. Эта ночная конная атака ошеломила гитлеровцев. Они не могли оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Их оборона была смята и прорвана на ширину в полтора километра. В хутор вошла вся дивизия со штабом. Полосу прорыва прочно закрепило, расширив ее, стрелковое соединение. Боясь окружения, гитлеровцы оставили хутор Чалтырь.
А мы продолжали наступление. Теперь — на хутор Ряжино. Хутор этот, как и Чалтырь, тоже сильно укреплен. Но блокированный с трех сторон и крепко обработанный артиллерией и «катюшами», через сутки он пал. Немцы отошли за речку Кальмиус, на высоты. Перед нашим полком оказалась высота 101. Она господствовала над всей местностью. Мы снова в невыгодном положении. Противник нас видит, мы — нет. И бьет. Особенно свирепствует его авиация. Бомбит по два, по три раза в день.
Трудности наши усугубляются еще и тем, что к нам днем нельзя доставить ни боеприпасы, ни питание. А вот наш старшина Филипп Шубин как-то ухитрялся пробираться к нам с термосами и ящиками на спине по два раза в сутки. У эскадронных старшин этого не получалось, а вот наш Филипп нормально доставлял нам и пищу и боеприпасы.
Мы уперлись в созданный и названный немцами «неприступным» Миус-фронт. Силы полка были на исходе. Казаков всех четырех эскадронов свели в один эскадрон. Да и в нем до штатного состава не набиралось. В моей батарее вместе с поваром и писарем осталось 18 человек из 105 по штату. Наступать мы не могли. После занятия хутора Ряжино перешли к жесткой обороне.
Минометным и артиллерийским огнем мы постоянно держали противника в напряжении. Вечерами к нам приходили подразделения «катюш» и играли немцам «упокойные песенки». Пленные немцы рассказывали, что от огня «катюш» они несут большие потери. От «музыки» же многие сходят с ума. Делали вылазки и эскадронцы. Группами в 15–20 человек казаки переходили речку и, укрываясь в воронках, начинали подбираться к высоте. Но из-за высоты появлялись танки и отгоняли смельчаков.
Вместе с артиллеристами мы решили подготовить огневую встречу танкам, передвинув свои огневые позиции поближе к речке. День 5 марта стал для нас памятным. Как и в прошлые дни, группа казаков перешла речку и стала продвигаться к высоте. Как и в прошлые дни, эскадронцев встретили танки и погнали к речке. Когда танки приблизились к берегу, мы дружно ударили по ним из пушек, минометов, из противотанковых ружей. Для нас, минометчиков, этот день и этот бой стал прямо-таки праздничным: своими «самоварами-самопалами» мы разбили гусеницы у двух танков, а потом стали дубасить их по башням и корпусам так, что вскоре замолкли их пулеметы и пушки. За несколько минут боя из 12 танков шесть зачадили на поле. Остальные шесть торопливо стали уходить за высоту.
На рассвете 9 марта на наши позиции, на смену нам, подошли танкисты и стрелки. Нас же отводили в станицу Недвиговку, на отдых. Четыре зимних месяца мы были в беспрерывных боях, два из них в постоянном движении. Четыре месяца! И почти ни одной ночевки в хате, в тепле. Жили и воевали, не раздеваясь, не снимая полушубков, телогреек, шинелей, ватных брюк и сапог. Умывались снегом. Протрешь мало-мальски глаза — и дальше. Ни разу не стриглись. Многие не брились. Грязные, заросшие, с лицами, до черноты задубленными ветрами и морозами, в потрепанной одежде, мы походили на чертей, которых художники рисуют в детских книжках. А где грязь и неухоженность, там обязательны спутники в виде болезней и всяких паразитов. Болезней мы избежали, кроме простуд и нескольких случаев дизентерии.
