Инженер-испытатель нажал кнопку, заставлявшую открываться шторки; воздух с шипением направился через измерительную камеру в вакуумную сферу.
Модель резко переменила положение, развернувшись носом навстречу набегавшему потоку воздуха. После нескольких быстрых колебаний небольшой амплитуды она замерла, продолжая ровно висеть в воздушном потоке, скорость которого в 4,4 раза превышала скорость звука. Был ясно виден рисунок ударных волн, которые шли от носа ракеты, от кромок крыльев и от рулевого управления. Они расходились под острым углом, и их характеристики в виде линий разных степеней яркости сплетались в черно-белый рисунок. Слои воздуха, обтекавшие ракету, казались ярче над моделью и темнее под ней, и их взаимное расположение было ясно видно. Заметно было, как, оттягиваясь назад, они расширялись по мере того, как кормовая часть становилась все уже.
Прошло двадцать бесконечных секунд. Картина резко изменилась. Отчетливые линии на экране стали расплываться и разворачиваться под более тупым углом; смещаясь вперед, они превращались в турбулентные завихрения – и наконец окончательно исчезли. Яркий фон экрана, казалось, затянуло дымком. Модель несколько раз развернулась вокруг своего центра тяжести и застыла носом книзу. Эксперимент, который доктор Херманн хотел показать мне, прошел успешно. Этот снаряд, имеющий форму самолета, сохранял абсолютную стабильность на сверхзвуковой скорости, составлявшей примерно 5600 километров в час.
– Великолепно, доктор, – одобрил я. – Все прошло как нельзя лучше. Но все же как насчет ложки дегтя в бочке меда?
– Я старался проверить все разновидности конфигурации крыльев – оттянутые назад, дельтовидные, прямые, треугольные, расположенные низко и высоко, – чтобы ракета сохраняла стабильность, подчинялась управлению на всех скоростях и чтобы у нее было правильное соотношение между подъемной силой и торможением. Но пока нам не очень удается управлять этим процессом.
– Думаете, вам удастся с ним справиться?
– Да. Но беда в том, что мы ограничены инструкциями. Имея дело с «А-4», мы вправе лишь добавить крылья и изменить внешние стабилизаторы хвостового оперения. Это крепко держит нас. Отнесенные назад и высоко расположенные крылья дают лучшее соотношение подъемной силы и торможения, но когда скорость меньше звуковой, а углы атаки колеблются плюс-минус два градуса, стабильность недостаточная.
– Почему?
– Хвостовые стабилизаторы оказываются в потоке турбулентных завихрений от крыльев. Более того. У отнесенных назад крыльев есть тот недостаток, что в диапазоне скоростей от суб– до сверхзвуковой наблюдается относительно большое смещение центра тяжести. Мы могли бы досконально разобраться в этом, если бы не получили указания заниматься стабилизаторами для «А-9». Тем не менее надеюсь, что вскоре нам удастся найти решение.
– Что вы предлагаете, дабы избежать турбулентности потока от крыльев? Жаль, что мое предложение совместить заднюю кромку крыльев с передней кромкой хвостовых стабилизаторов не принесло больших успехов.
– У такой конструкции оказалась не очень большая подъемная сила. Путем последовательных «шагов», что так помогло нам в случае с хвостовыми стабилизаторами, мы еще раз попробовали изменить к лучшему соотношение подъемной силы и торможения. Но и это не сработало. Соотношение улучшилось на двенадцать процентов, но тем не менее оставалось на двенадцать процентов хуже, чем с отнесенными назад крыльями. А это означает, что расстояние полета уменьшается примерно на шестьдесят пять километров.
– Попробуйте снова с трапециевидными крыльями. Если нам удалось избежать смещения центра тяжести у зенитных ракет, может, нам повезет в этот раз? Главное – добиться стабильности полета и контроля над ним, и, думаю, имеет смысл несколько пожертвовать соотношением подъемной силы и торможения.
У доктора Херманна был задумчивый вид. Он с долей сомнения посмотрел на меня. Я не мог не засмеяться.
– Мой дорогой доктор, если бы мне удалось, как вам, добиться стабильности полета на скорости более пяти тысяч шестисот километров в час, я был бы безгранично счастлив.
Пока шли испытания, Гесснер попросил меня взглянуть на его новую конструкцию «стреловидного снаряда» для Пенемюнде. В моем распоряжении было еще пять минут до посещения испытательного стенда номер 7, где в 10.30 начинались статические испытания «А-4».
Гесснер подвел меня к чертежной доске и познакомил с расчетами. Он взялся работать над стреловидным снарядом, исходя из моего предположения, что, может быть, таким образом удастся увеличить дальность стрельбы, не меняя конструкции существующих орудий. Поэтому я и попросил доктора Херманна заняться подкалиберными снарядами с хвостовыми стабилизаторами, которыми можно стрелять из обыкновенных орудийных стволов и провести их испытания в аэродинамической трубе.
Гесснер взялся за изучение сути предмета с таким пылом и рвением, что они принесли успех. Чтобы добиться стабильности полета этих исключительно тонких, с узкими стабилизаторами снарядов, которым приходилось покрывать расстояния при очень низком сопротивлении воздуха на скорости 4800–5600 километров в час, пришлось проводить бесчисленные испытания в аэродинамической трубе. Сопротивление среды, оказываемое стреловидному снаряду, уменьшилось на 35 процентов по сравнению со снарядом привычных очертаний, что позволило значительно увеличить дальность стрельбы. Хотя на первых порах компетентные специалисты из отдела баллистики и боеприпасов относились к нам с насмешливым пренебрежением, теперь мы в Пенемюнде добились успеха.
Гесснер создал снаряды для 105-миллиметровых зениток и для тяжелых орудий «К-5» калибром 280 миллиметров с дальностью стрельбы 60 километров. Снаряды такого типа с тем же весом и при уменьшенном на 5,8 килограмма заряде позволили увеличить дальность стрельбы до 90 километров. А с новым, облегченным типом гильзы снаряд покрывал расстояние от 136 до 150 километров. Это достижение оставляло далеко позади все существующие в баллистике рекорды. Тем не менее существовали некоторые функциональные недостатки, которым, без сомнения, будет положен конец в ходе дальнейшей работы.
Начавшиеся исследования в области чистой аэродинамики могли дать новое направление созданию оружия, а сотрудничество с конструкторами и специалистами-баллистиками – привести к увеличению дальности артиллерийской стрельбы.
Теперь мне в самом деле надо было уходить. Если я поддамся искушению зайти в кабинет доктора Херманна и приму участие в обсуждении новой модели аэродинамической трубы с числом Маха 10 и сечением рабочей части 0,9 на 0,9 метра, то уйду я не скоро. Еще в декабре 1941 года в связи с созданием нашей самой большой дальней ракеты «А-9»/«А-10» мы занялись проектом гиперсверхзвуковой трубы, поток воздуха в которой в десять раз превышал бы скорость звука. Все же мы не могли приступить к ее строительству, поскольку особой потребности в ней тогда не было.
