Помимо всего этого бардака в то время я переживал волшебные моменты. Несмотря на поврежденное в Венесуэле колено, из-за которого врачи чуть ли не подрались, споря, нужно меня оперировать или нет, я продолжал двигаться вперед… В те дни мы обыграли «Ювентус», о чем мечтали все неаполитанцы, а я забил гол. Для того, чтобы все наконец-то поняли, раз и навсегда, я еще раз повторил то, о чем уже говорил: «В настоящее время, между «Наполи» и сборной Аргентины я выбираю сборную». Да, я так сказал, но это вовсе не означает, что я не собирался умирать за «Наполи», когда выходил на поле в его футболке.
В то время речь шла о том, какие игроки останутся в сборной до мундиаля, какие нет, и кого в итоге вызовут на сбор. Я готов был лечь грудью за каждого, потому что вместе мы проглотили столько шипов… Паскулли, Гарека, Вальдано, Камино, Фильол, Гарре, Бурручага, Понсе. И также я публично заявил, что мне хотелось бы, чтобы к нам присоединился Рамон Диас; я был уверен в том, что при Билардо он станет совсем другим игроком. Он был игроком для Билардо, так же, как и Боча, Бочини.
С ним мы отправились в то самое турне, когда мы провели два матча против Мексики, в ноябре 85-го. Ну и мужик же этот Боча! Он был моим кумиром с детства, я всегда мечтал о том, чтобы сыграть рядом с ним… И у меня никак это не получалось… Мы были с ним на представлении Agremiados2, после чего они принимал участие в турне, предшествовавших отборочным матчам, и я думал, что теперь мы сыграем вместе, но опять ничего не вышло… Поэтому впервые это случилось там, в Лос-Анджелесе. Он был одним из новичков и «Бичи» Борхи тоже.
Борхи я знал еще с момента его выступления за юношей «Архентинос». Тогда они очень быстро понялись в первый дивизион, затем столь же быстро скатились вниз, так как были чересчур дерзкими, и в то же время без царя в голове. Им нужно было получить по мозгам, чтобы понять, что играть в первом дивизионе — это совсем другое дело. К сожалению мы, аргентинцы, всегда нуждаемся в том, чтобы создавать себе кумиров и раздувать их до невообразимых размеров… И еще тогда, в то время я говорил, что Борхи не нужно так возвышать. И по хоу матчей Мексике я кричал ему, чтобы он играл в команде, что его финты бесполезны.
И вот так шло создание команды, всегда с проблемами, всегда под давлением. Сказать правду? Нас никто не любил…
К счастью и еще раз благодаря доктору Оливе я спасся от скальпеля: проклятое правое колено, которое сделал знаменитым тот чокнутый венесуэлец, не нуждалось в оперативном вмешательстве. Но у меня были другие причины для беспокойства.
Я пытался защищать группу игроков, среди не которых не было из ряда вон выходящих, но зато все они вкалывали до смерти, бились как могли. И настал час истины. Я хотел, чтобы Билардо уважал их не только как футболистов, но еще и как личностей. Он не мог не взять на мундиаль Барбаса, Фильола… В феврале я попросил его, чтобы он озвучил список, чтобы наконец обнародовал его, и мы бы смогли работать спокойно. Я сказал ему про Рамона Диаса, а он даже не отправился на него посмотреть… Поэтому, когда говорят, будто я ставил и убирал игроков из сборной… ну, е-мое!
В марте 86-го я был готов получить по шапке. Билардо приехал в Неаполь, и единственное, о чем я тогда беспокоился — это о своей форме… Кроме того, он отправился во Флоренцию к Пассарелле, словно Даниэль никуда не уходил из сборной… Тогда я отращивал бороду, и именно с тех пор говорят, что моя борода — это плохой знак! Но в тот раз я решил оставить ее по просьбе своей сестры Лили, которая хотела видеть меня с бородой мачо… Так она мне и сказала: борода мачо.
Впереди нас ждало несколько товарищеских встреч, и по этому поводу меня доставали даже в раздевалке «Наполи»; один из партнеров по команде, Пенсо, сказал мне, не боимся ли мы выглядеть шутами в матче с Францией… я хотел его прибить! Но в его словах была и доля правды, поскольку я не понимал, что мы делали, мы не были командой в полном смысле этого слова, а Билардо не приглашал никого из тех игроков, что мне нравились, как, например, «Толо» Гальего или Гуасо Доменеч.
Я ощущал себя одиноким, одиноким. Я даже думал о том, чтобы послать все к черту… Хорошо, что в те дни приехала моя мать. Раньше у меня гостили Турко, Лало, Клаудия, мой отец, другие родственники. А она была одна. И много раз, поднимаясь по утрам, я спрашивал ее: «Тота, а, что если мы вернемся, если мы пошлем все к черту?». В то время на меня обрушилось много всего, и я не был готов встретить все это так, как мне нравится — лицом к лицу.
Тогда Фернандо Синьорини представил мне план, который меня воодушевил… Это был план физподготовки, который должен был вывести меня на пик к чемпионату мира в Мексике. И я сказал — давай, поехали.
Мы отправились в Рим, в Медицинский центр Итальянского олимпийского комитета, которым руководил мой друг, профессор Антонио Даль Монте. Через его руки прошли все итальянские олимпийские медалисты, и я начал думать о Кубке мира, о том, как заполучить его в свои руки.
В конце концов, Пенсо был неправ относительно нашего страха перед французами, однако… Франция обыграла нас 2:0, Пассарелла был на поле и нанес кошмарный — кошмарнейший! — удар локтем Тигане. Тут же мы перебрались в Цюрих, где, усираясь, победили клуб «Грассхопперс» 1:0.
Нас интересовало, насколько мы подготовлены физически; много говорилось о разнице между европейцами и южноамериканцами. Для меня — и я был в этом уверен — определяющим должен был стать май, когда мы наконец-то должны были собраться вместе. Билардо взял себе это на заметку, и я ему верил, я ему верил. Мы должны были понять — сейчас это может показаться херней, а тогда выглядело чем-то революционным, — что когда нападающие теряли мяч, мы не должны были стоять как вкопанные, а были обязны протянуть им руку помощи.
Я был убежден в том, что мы не сможем пробудить в людях энтузиазм… Скорее мы были причиной возникновения ссор между ними! Но никто не мог понять, что нам не хватало времени, что в команде было много ценных футболистов. Но меня не удивляло подобное отношение к нам; таков уж аргентинский болельщик — даже Менотти сделали жизнь невозможной перед мундиалем-78. Я уважал чужие мнения, но меня бесило то, что критиковавшие нас тогда станут первыми, кто залезет на машину с победителями.
Мы уже привыкли к тому, чтобы вести борьбу в одиночку. Но мы уже были повязаны друг с другом и знали, чего мы хотим. Та сборная была преследуемой, гонимой… Были люди, много людей, которые уже ничего не хотели слышать: для них Борхи уже не являлся перспективным игроком, Паскулли не мог никому забить, а Марадона был себе так, левым игрочком… Нас гнобили вовсю, у меня в этом не было никакого сомнения. Но мы были едины как никогда, наша солидарность была нерушимой.
