Видя, что боевики убежали в горы, афганские солдаты осмелели. Растянувшись цепью, пошли прочесывать самый богатый кишлак долины – Джума-Базар.
Мы отправились в лагерь.
Через несколько часов к афганскому военному табору потянулись пешие и на ослах караваны. Радостно переговариваясь, сарбозы и милиционеры тащили из кишлака, кто что мог унести: ковры ручной работы, женскую и мужскую одежду, тянули за собой и упирающихся баранов.
Вслед за мародерами вскоре потянулись к нашему лагерю и ограбленные афганскими солдатами дехкане. Сначала они что-то доказывали афганским офицерам, но те их грубо оборвали и приказали выгнать из своего табора.
Тогда наиболее почтенные старики обратились к нам.
Заместитель начальника оперативно-войсковой группы, координирующий взаимодействие наших сил с афганскими, майор Лысенко, вызвал к себе обоих командиров афганских подразделений и приказал отдать все награбленное дехканам. Те, в свою очередь, начали доказывать, что награбленные вещи нужны солдатам в походе, и предложили нашему майору пару наиболее ценных ковров. Но тот все-таки настоял на своем, и афганцы подчинились.
Такую картину мне приходилось наблюдать неоднократно. Афганские солдаты не любили и не хотели воевать, они предоставляли это право нам. Зато после боя они были на высоте: собирали трофеи и заодно обирали крестьян. Офицеры на это обычно смотрели сквозь пальцы. Вот почему последней инстанцией, которая могла защитить дехкан, были мы. Не всегда, конечно, командиру удавалось добиться того, чтобы афганские солдаты все отдавали обратно, но даже та малость, что возвращалась после нашего заступничества, играла какую-то положительную роль в отношении к нам селян. Бывало, что некоторые из них, рискуя жизнью, предупреждали нас о минировании.
11 октября 1982 г. Провинция Фарьяб. Пригород Меймене
Ночью, во время моего дежурства, в палатке раздался телефонный звонок. Докладывал старший поста, стоящего на стыке между позициями роты аэродромной охраны и нашей ММГ:
– Товарищ капитан (к этому времени мне уже было присвоено очередное воинское звание), при попытке уйти в сторону кишлака задержан солдат соседней роты. На наши вопросы не отвечает. Весь ободран, лицо в крови. Что с ним делать?
– Отправь с кем-нибудь ко мне, – распорядился я.
Пока вели задержанного, решил позвонить соседям, но, сколько ни крутил ручку полевого телефона, ответа из расположения роты не поступило. Там, как всегда, некому было подойти к аппарату.
Вскоре передо мной предстал виновник ночной тревоги. Им оказался среднего роста худенький солдат в выгоревшей от солнца «хэбушке». Штаны на коленях белобрысого, веснушчатого парня были продраны, сквозь рваные дыры выглядывали в кровоточащих ссадинах колени. На угрюмом лице паренька, подправленном кем-то крупным фиолетовым синяком, и несколькими свежими еще царапинами на щеке и ссадиной на лбу, застыла боль, глаза глядели затравленно и равнодушно. Мальчишеская фигурка солдата, его понуро опущенная голова, пустой взгляд словно говорили: делайте со мной, что хотите, хуже, чем там, откуда я сбежал, не будет.
Отправив обратно на пост бойца, который доставил ко мне в палатку нарушителя спокойствия, я предложил беглецу присесть. Тот, видимо, сразу не понял или не расслышал моих слов. Недоверчиво, исподлобья взглянул на меня. Я повторил предложение. На столе стоял поздний ужин в котелке. Макароны по-флотски еще парились, распространяя по палатке будоражащий желудок запах. Заметив вожделенный взгляд, брошенный солдатом в сторону котелка, я пододвинул к нему котелок, отрезал кусок хлеба.
Парень не заставил себя долго упрашивать и вскоре уже с жадностью уплетал макароны. Уплетал так, словно, по крайней мере, неделю сидел на голодном пайке.
Насытившись, солдат откинулся на спинку скамейки. Заметив, что я за ним внимательно наблюдаю, тот неожиданно вскочил. Стоял, втянув голову в плечи, чего-то ожидая.
– Как тебя звать? – спрашиваю.
– Рыжик.
– Я не кличку у тебя спрашиваю, а имя.
– Петр, – неуверенно произнес беглец.
– Откуда родом?
– Из-под Воронежа, в деревне жил.
– Сколько служишь?
– «Молодой» я, если протяну еще, месяцев через шесть в «черпаки» переведут.
– Почему сбежал?
– Невмоготу в роте стало. – Немногословного еще недавно парня словно прорвало. Он поведал мне о своем горе. Единственное светлое воспоминание осталось у Петра об армии – это проводы. Песни под гитару во дворе военкомата и в переполненном автобусе. Дальше для парня начались серые будни. Когда ехали к месту службы в воинском эшелоне, перепившиеся сержанты остановили стоп-краном состав и начали выгонять из первых вагонов новобранцев в ночь, в непогоду.
Проснувшиеся офицеры с трудом утихомирили буянов. В это время Петр получил свой первый синяк от дышащего злобой и перегаром сержанта. Умудренные чужим опытом новобранцы посоветовали ему молчать. И он молчал. Молчал, когда по прибытии в часть у выхода из первой солдатской бани его встретили два моложавых «деда» и просто отобрали джинсы и куртку, которые он хотел отправить в посылке домой. Молчал, когда старшина срочной службы, чиркнув спичкой, с ухмылкой ждал, когда она потухнет и только потом разглядывал строй новобранцев-полуночников, которые после двадцати подъемов и отбоев стояли ни живы ни мертвы. Кусая губу, терпел, когда шалун-«дед» прижигал окурком пятку спозаранку. Между такими шутками и издевательствами прошел карантин. Как избавление от постоянного страха перед старослужащими встретил Петр известие о том, что их подразделение будет передислоцировано в Афганистан для оказания интернациональной помощи.
В Афганистане молодых солдат встретили, как подобает. Старослужащие заставили «пшено» – так называли солдат, недавно прибывших из карантина, – по-пластунски выдвигаться к позициям. Тех, кто не соблюдал меры маскировки, «деды» взбадривали прикладами. Когда на пути солдат оказалась ложбина, заполненная водой, старослужащие учителя пинками начали загонять «молодых» в воду, чтобы те с ходу форсировали это препятствие. Измученные, мокрые, по уши вымазанные в глине, солдаты под смех и улюлюканье старослужащих, в изнеможении свалились в тесный окоп и замерли в ожидании худшего. Но в тот день больше ничего особого не произошло, если не считать того, что они заменили на постах охранения всех старослужащих, которые пошли продолжить пиршество. Когда ночью уставших голодных солдат проверял замполит роты, Петр, улучив момент, рассказал ему о происшедшем, на что лейтенант пожал плечами и мудро изрек:
– Крепись, казак, – атаманом будешь!
