Да, потому что прежде я не интересовался религией. То есть, мама говорила мне: «Ты ходил к мессе?» И я, если ходил, отвечал: «Да». Но по большей части я не ходил, и тогда говорил: «Нет, не ходил». Мама меня не ругала, говорила только: «Не ходи, не ходи! Однако же именно туда ты должен бы сходить». Но она никогда меня не принуждала, никогда не заставляла ходить к мессе. Поэтому я то ходил, то не ходил. Потом, когда я стал водиться с ребятами старше меня, которые вообще не ходили к мессе, и даже богохульствовали, к мессе я ходить перестал. Но не богохульствовал, это мне не нравилось. Но даже не богохульствуя, я думал как и мои друзья, что религия это сказка, придуманная священниками и учителем, чтобы держать нас в послушании.
Среды среди дипломов
Я хотел поблагодарить Бога, потому что мои дела шли действительно хорошо, но я ничего не знал о нем. Тогда я подумал: «Я знаю, что Он родился, отсюда рождественские ясли, и что Он умер, отсюда крест. Это я знаю, но мне не хватает всей середины. Хочу разузнать это. Хочу купить все книги об Иисусе, и, читая, я пойму, легенда ли это, придуманная людьми, или же все это правда». Истины ради должен сказать, что я хотел убедиться в Боге, поэтому если, читая, я понял бы, что все это было выдумано людьми, сказкой то есть, я остался бы недоволен. Я купил кучу книг, Евангелие и все остальное. Но затем я начал с ошибки, потому что вместо того, чтобы читать Евангелие, которое меня интересовало, я начал с Библии. Кое-что было даже симпатичным, но другое казалось мне жестоким. И в Евангелии тоже, потом, в разных отрывках, я пугался. «Черт, но разве может быть, чтобы Он был таким? Тогда это не тот же Иисус, подставляющий щеку!» Однако это я Его понимал плохо.
Я читал и перечитывал, пока не решил найти кого-нибудь, кто знал бы об этом больше меня: нескольких священников и не только. Я выбрал иезуитов, потому что понял, что они были самыми сильными в теологии. Я ходил каждую среду в Сан-Феделе, где, вместе со мной, или, скажем, я вместе сними, были доктора, юристы, все очень важные люди, были инженеры, не скажу ученые, но почти. И был отец-иезуит, который в то время руководил теологией. Если не ошибаюсь, его звали отец Ротонди. Он был немного толстоватый, симпатичный. Были на этих собраниях и адвокаты. Нас было пятнадцать человек. И каждый что-то говорил. Я ходил туда год, каждую среду, пунктуальнейше, как на партию в покер. Мне нравилось ходить туда. И было жаль, что длилось это всего час. Сейчас я продолжаю читать Евангелие, потому что, читая его, всегда есть чему поучиться. И так я приблизился к вере. Обычно слышишь, что кто-нибудь пришел к вере от отчаяния, от горя. Я же от радости. Я был счастлив, и хотел, во что бы то ни стало, кого-то поблагодарить. Как если бы надо мной был хозяин, как если бы я работал для Него.
Он
Я нашел того, кто сильнее меня. Это Он. Не думаю, что есть другие. Мне же никогда не хотелось быть сильнее Него, потому что тогда я бы испугался. Мой ум не может постичь такого. Я чувствовал бы себя одиноким. В то время как Он одиноким себя не чувствует. Я уверен в этом. Потому что Он настолько силен и велик, что не может знать одиночества. Я – да, потому что я маленький. Я больше смерти испугался бы, если бы Он мне сказал: «Ну, теперь ты сильнее меня». Потому что я знаю, что после смерти пойду к Нему, и Он защитит меня. Каждому из нас, даже ощущающему себя сильным, нужно знать, что есть кто-то, кто его защитит, и, может, именно поэтому человек и чувствует себя сильным. Я сильный, потому что есть Он.
Вечные озорники
Повторю: в двадцать пять лет я продал пятьдесят пять миллионов пластинок, по одному на каждого итальянца, включая монашек, грудничков, генералов, тюремных надзирателей, старичков в богадельне. И то, что у каждого итальянца есть по моему диску, это как если бы у каждого было по сверлящему буравчику, пусть даже маленькому-маленькому. При помощи этого маленького сверла я надеюсь вернуть людям способность чувствовать, как траве, которая сначала была сухая, а потом ожила. Это способ напомнить людям о настоящем. Например, когда мы рождаемся, мы все невинны, но как машина, приходящая в негодность по мере использования, человек тоже портится. Однако между нами и машинами есть разница. Машины изнашиваются, и, когда они портятся, нужно их выбросить. Мы же внутри имеем нечто, связанное с мыслью о том, что нам позволено пережить это разрушение. Это нечто, я думаю, и есть душа. То есть, я считаю так: пусть в то время как машина стареет и работает все хуже, и страдает от этого, и у нее нет никакой поддержки (наоборот, хозяин машины только звереет, поэтому чем хуже работает машина, тем более нервным он становится и обращается с ней еще хуже, вплоть до пинков, плевков и выкидывания ее как старого железа), человек, когда в его теле происходит этот процесс разрушения, имеет возможность оставаться все таким же счастливым и наслаждаться каждым своим днем до конца. Именно потому, что у него есть то самое знаменитое нечто, независимое от тела.
Я думаю, это нечто есть у всех. Я знаю это, потому что вижу. И вижу это не только в себе, но, наверное, еще больше в других. Это замкнутый процесс: я вижу это в других - в себе, в других – в себе. И я выражаю это, когда пою. И меня очень удивляет, когда другие не знают, не замечают этой великой силы, которая есть у человека по сравнению со всем остальным: машинами, животными, компьютером, даже атомными бомбами.
Это душа! Я также называю это любовью: любовью, которой мы по природе своей обладаем, и которая делает нас привилегированными даже без осознания причины этого, ставит во главе всего остального мира. Речь идет о тайном сокровище, которое, тем не менее, мы потихоньку убиваем. Если бы нам удалось понять мощь и силу того, чем мы обладаем, думаю, что, наверное, тело перестало бы разрушаться. И мы были бы бессмертными. Даже не так, мы и есть бессмертные, с той лишь разницей, однако, что стали бы бессмертными – как говорят, когда дети шалят? – да, бессмертными озорниками. Которым не приходится умирать. Гуманность, в которой нет смерти – это новый мир, который, по-моему, и есть Рай, где будет только путешествующая душа, не нуждающаяся больше в той оболочке, которая у нас есть сейчас. Оболочки, которая заставляет нас совершать ошибку тления.
Переход
Я не смирился с идеей смерти, даже будучи истинно верующим, даже будучи уверенным, что попаду в Рай из-за своих близких отношений с Иисусом, даже если Ему и придется мне кое-что простить. Я не смирился с идеей смерти, потому что, чтобы перейти по ту сторону, в тот чудесный мир, в который я верю, нужно пройти через те ужасные врата, какими является этот переход. Все переходы безобразны. Не только смерть. Рождение, к примеру. Или переход к выздоровлению, когда человек выходит из больницы, где он болел, и врачи говорят ему: «Смотрите, чтобы с Вами теперь все было хорошо, теперь Вы должны только выздоравливать». Он возвращается домой, и дома случается переход. В каком смысле? В том, что у себя дома, без медсестер, которые его лечат, он чувствует себя одиноким, чувствует себя отчаявшимся, чувствует, как подступает тревога. Он думает: «Наверное, врачи недопоняли. Наверное, я умираю». Переход-смерть меня пугает, потому что я знаю, что это серьезный переход. Это последнее испытание, самое большое. Больше, чем испытание, это проход в другой мир. Его не избежишь. Поэтому я стараюсь его отсрочить. Как можно дальше.
