В течение ночи были получены донесения, что красноармейцы уже вступили в Суворовскую и в Бургустанскую и арестовали оставленные мною власти, а виднейших казаков взяли заложниками. В Бургустанской они насильно мобилизовали казаков, но те перерезали в пути комиссаров и бежали обратно в свою станицу. На рассвете из Суворовской вышел, направляясь на Бекешевку, красный отряд.
Наша подготовка к атаке красных у Бекешевки, отбитой налги. ~ Свидание с полковником Агоевым. — Восторженная ветрена в Бургустанской. — Военный совет там. — Налет на Кисловодск. — На выручку Бекешевки, захваченной красными. — Формирование полков и конной дивизии.
Учитывая, что мой плохо вооруженный и совершенно не сколоченный отряд пока еще мало пригоден к маневренным действиям, я распорядился следующим образом.
Пехоту поделил на две части; наилучше вооруженная часть ее, под начальством есаула Русанова, должна была занять горный хребет в шести верстах от станицы Бекешевской, на дороге Суворовская-Бекешевская. Остальные — тысячи две жителей, вооруженных чем попало, — должны были занять вторую позицию, почти у околицы станицы Бекешевской. Кавалерию в составе 600 человек, из них только 150–200 с винтовками, я взял под свою непосредственную команду и спрятал ее за правым флангом передовой позиции. Сотник Евренко с двумя конными сотнями суворовцев должен был отправиться в обход, через станицу Бургустанскую, и, подняв там казаков, ударить вместе с ними в тыл наступающих на нас красных.
На рассвете 12 июня я расположил свое войско согласно вышеизложенному и, выслав разъезды в разные стороны, ожидал неприятеля. Я объехал ряды казаков, призывая их сражаться мужественно и стойко, помня, что они защищают не только свое достояние и свободу, но жен и детей, которым не будет пощады от красных, если мы дрогнем; если же не хватит патронов — идти в штыки и кинжалы.
Странное зрелище представляла моя вторая линия. Бок о бок стояли древние старики, вооруженные кремневыми ружьями, с которыми их отцы и деды завоевали Кубань у горцев и татар, а рядом — ребята и бабы с рогатинами., С тяжелым сознанием ответственности смотрел я на этих людей, доверившихся мне и поставивших теперь все на карту. Глазами, полными веры, глядели они теперь на меня. Я дал себе слово погибнуть в случае неудачи, чтобы не видеть гибели этих славных поборников свободы казачества.
— Ваше высокоблагородие, — обратился ко мне старый, седой как лунь казак, как бы угадавший мои думы. — Когда вы пришли, мы сразу поверили вам и стали на защиту казачьей вольности. Мы отдаем вам все. Делайте, что нужно; мы же будем слушать вас и повиноваться. Если Божья воля, чтобы мы погибли, положим наши жизни…
Часов в 9 утра стали поступать донесения, что верстах в десяти от позиции показались вражеские разъезды. Я вновь выехал на первую линию и отдал приказание Русанову беречь патроны и не открывать огня по цепям противника далее 400 шагов.
Вот уже показались наши отходящие разъезды. Глухо бухнуло вдали орудие, и первый выпущенный красными снаряд разорвался, далеко не долетев до нас. Второй снаряд с воем пронесся над нашими головами и взрыхлил землю между моими первой и второй линиями. Следующие снаряды рвались в станице, вселяя смятение в души казаков, у которых оставались в ней жены и малые дети. Вдали показались медленно приближавшиеся к нам перебежками первые неприятельские цепи, стрелявшие не жалея патронов. Вот зататакали у них пулеметы, и целые рои пуль с визгом понеслись в воздухе или подымали пыль, рикошетируя об землю. То здесь, то там начали раздаться стоны; раненые казаки поползли в станицу. Огонь все усиливался. Я чувствовал, как трудно казакам лежать под огнем, не имея возможности отвечать, и боялся, что они не выдержат. Артиллерия работала вовсю. Красные цепи быстро приближались. В это время с полсотни молодых суворовцев, под начальством своего лихого прапорщика, выбежали в лесок перед позицией и открыли меткий огонь во фланг неприятельской цепи, которая остановилась и залегла.
— Ура, братцы, в атаку! — крикнул я и вынесся вперед на коне со своим штабом и конвоем. Вся моя первая линия поднялась, как один, и ринулась без выстрела вперед. Не приняв штыкового удара, красные цепи пустились наутек. Я доскакал до пригорка на левом фланге убегавших большевиков. Оборачиваюсь и вижу, что моя пехота залегла на том месте, где только что была неприятельская цепь; оттуда послышалась трескотня пулеметов, и убегавшие красноармейцы стали то здесь, то там с размаху тыкаться в землю. Оказывается, мои пехотинцы взяли 5 пулеметов и тотчас же обратили их против врагов. Тут же было подобрано до 70 винтовок и масса патронов.
Отбежав верст 25, большевики вдруг остановились и вновь открыли огонь; оказалось, что к ним подошли подкрепления. Я приказал прапорщику Светашеву, захватив с собой взвод конных казаков, скакать что есть силы в станицу Бургустанскую и поторопить сотника Евренко с его выходом в тыл неприятельских сил. Есаулу же Русанову послал приказание не продвигаться вперед, пока не начнется пальба в большевистских тылах.
Перестрелка длилась с час. Вдруг я вижу в бинокль, как русановские пластуны перебежками начинают отходить к станице; вот провезли в тыл и пулеметы на тачанках. Оказалось, что группа красных, зайдя, в свою очередь, во фланг цепи пластунов, вынудила ее своим огнем к отступлению. В то же время артиллерия противника метко била по нашей цепи. Увидя, что дело дрянь и посоветовавшись со Слащовым, я решил бросить свою конницу на батарею с целью овладеть ею и дать возможность Русанову обосноваться на второй линии. Видя мчавшуюся на него конницу, артиллерийское прикрытие пустилось наутек; артиллеристы открыли бешеный огонь картечью, вырывая целые прорехи из рядов казаков. Мчавшийся впереди доблестный прапорщик Светашев, присоединившийся ко мне в самом начале восстания, один из лучших офицеров, получив целый заряд в себя и лошадь, был разорван на куски. Конница дрогнула и пустилась врассыпную.
Собрав вокруг себя несколько десятков конных казаков, полковник Слащов снова бросился на батарею, но упал, споткнувшись о воронку, вместе с конем. Он тотчас же вскочил снова и вдвоем с ординарцем врубился в прислугу; я со своим конвоем влетел на батарею, но, к сожалению, оказался у зарядных ящиков. Прислуга, перерубив постромки, поскакала от нас в сторону, преследуемая моим конвоем. Мы захватили ящики, но красные артиллеристы успели увезти пушку. В это время я получил донесение Русанова, что его пехота, полагая, что наше дело проиграно, начинает разбегаться и со второй линии.
