В народе непрерывно росла слава Давида. Все только и говорили о его новых свершениях на поле брани. И как это всегда бывает, когда создаются мифы, подвиги его принимали почти сказочную окраску. Молодые женщины со страстным томлением говорили о его красоте. А песни его распевались от Асира и Неффалима на севере до Иуды и Симеона на юге.
В Гиве Ионафан отчаянно старался предотвратить трагедию, которая, как он понимал, могла разрушить молодую страну, если только отношения между Саулом и Давидом не наладятся. Во-первых, он распорядился, чтобы людские славословия Давиду не становились известны больному отцу. Разрешено было передавать царю только самые рядовые донесения Давида. По совету Ионафана Давид обильно приукрашивал их цветистыми похвалами Саулу, не чураясь и неприкрытой лести. Поврежденный рассудок может хмелеть и от поддельного вина.
Вторая цель Ионафана была гораздо труднее. Он стремился установить прочную связь между сыном Иессея и домом Сауловым. Нужно было женить Давида на одной из дочерей царя, и каким-то образом следовало убедить Саула, чтобы он это разрешил. Многие могли бы счесть Ионафана глупцом, поскольку власть, с их точки зрения, неделима. И все же наследник израильского престола готов был дать какие-то козыри сопернику, а может быть, даже отказаться от наследования в его пользу.
Всегда существует хоть сколько-то людей, пренебрегающих тем, что считается непререкаемой мудростью. Они не становятся рабами очевидного и не пекутся о собственных мелкотравчатых интересах. Их гениальность заключается в способности проникать в существо вещей. Ионафан понимал, что молодая монархия легко может погибнуть в столкновении между Давидом и Саулом. И все же непреклонность Самуила и деградация Саула делали столкновение неизбежным. При поддержке колена, к которому принадлежал Давид, колена Иуды, самого многочисленного среди прочих, Давид мог легко одержать победу, но — за счет междоусобной войны, столь разрушительной, что внешние враги Израиля свободно могли бы завладеть их землями. Ионафан готов быть пожертвовать личным честолюбием, если это могло избавить страну от неминуемой гибели. И только союз Давида с дочерью царского дома мог предотвратить борьбу за власть, которая, несомненно, загубила бы страну.
Мерова тут в счет не шла. Она была уже помолвлена с Адриэлом, царевичем из Авел-Мехолы, на северо-западной границе Израиля. Кроме того, рассуждал Ионафан, в характере Меровы были не только черты вениаминова своенравия, но и капризная строптивость старшей из царевен. Давид заслуживал гораздо лучшей жены. Мелхола же была любимицей Ионафана: красивая, с оливковой кожей, страстная, унаследовавшая теплоту и щедрость ее матери, что с лихвой перекрывало вениаминовскую изворотливость. Была она царственна и изящна — израильская царевна, не менее благородной внешности, чем дочь фараона. К тому же Ионафану было совершенно ясно, что Мелхолу тянуло к Давиду, что она вожделела его.
Ионафан замечал, что в присутствии Давида Мелхола не сводила с него глаз. Она слишком быстро краснела, слишком громко смеялась, когда он шутил. Она часто расспрашивала брата о Давиде с настойчивостью, порожденной не столько любопытством, сколько страстью.
Ионафан часто поддразнивал Мелхолу, но почти не говорил о ней с самим Давидом. Он понимал, насколько щепетилен и подчеркнуто осмотрителен был Давид в своих отношениях с царскими дочерьми.
Ионафан не понимал: то ли его осторожность объяснялась комплексами крестьянского сына, стыдящегося своего низкого происхождения, то ли боязнью оскорбить Саула, то ли неуверенностью в себе. И все же он был уверен, что желание Мелхолы найдет отклик у Давида и что такой союз будет одобрен старейшинами и простыми людьми Израиля.
Необходимость этого союза казалось Ионафану настолько очевидной, что его не пугали трудности переговоров с отцом. Сначала Ионафан предусмотрительно заручился поддержкой своих младших братьев Аминада, Мельхисуа, Иевосфея, а также Меровы, подыгрывая их собственным интересам. Он говорил о том, что такой брак скрепит шаткий союз между южным коленом Иуды и коленом Вениамина, что он обеспечит верность и надежность царского зятя, чья популярность теперь равнялась их собственной, и что такой брак обеспечит будущность царского дома.
Мелхола, как Ионафан и предвидел, с готовностью согласилась на план своего брата. Она не сомневалась, что брак получит благословение ее отца. До сих пор он ни в чем не отказывал своим дочерям, как бы искупая те месяцы и годы, которые он проводил вдали от них. Теперь Ионафан ждал благоприятных вестей о здоровье отца, которое время от времени улучшалось, и в тот день, когда приступы Саула поутихли и слуги доложили, что он в хорошем настроении, Ионафан заговорил о браке.
Мелхола заявила о своей горячей любви к Давиду. Монарх молча выслушал их просьбу и попросил своих детей удалиться. Мелхола стала побаиваться, что он воспротивится ее выбору. Но на следующий день, как ни удивительно, Саул дал свое согласие.
Когда Давид вернулся с филистимского фронта, Ионафан радостно отвел его в сторону и сообщил ему новость. Как он и надеялся, Давид признался в глубоком чувстве к Мелхоле; впрочем, он и прежде не пытался скрыть свою нежность к ней, свое желание ею обладать. И все же внезапное благоволение царя не внушало ему доверия. Он сказал Ионафану:
— Но кто я такой, и что значит семья отца моего в Израиле, чтобы быть мне зятем царя?
Ионафан ответил:
— Давид, друг мой, твоя скромность тебе к лицу. Но разве не заслужена твоя добрая слава? Ведь ты не хочешь оскорбить недоверием меня и всех, кто тебя любит? Тебя признали достойными твой друг и твоя будущая жена, и твой царь.
Саул казался необычайно общительным, ласковым и заботливым, и когда Давида призвали к нему, чтобы обсудить подробности бракосочетания, Давид счел нужным напомнить Саулу, что у него нет возможности обеспечить приданое, достойное царевны. Саул явно ждал, когда эта тема возникнет.
— Царю не нужен свадебный подарок, — сказал Саул, — кроме сотни убитых филистимлян, в отмщение его врагам.
Давид был потрясен. Действительно ли нужно Саулу приданое в сто вражеских жизней, или ему нужна только одна жизнь, его собственная, Давидова, и он готов пожертвовать даже чувствами своей любимой дочери, рассчитывая, что филистимское копье наконец-то избавит его от врага, которого он так смертельно боялся?
Никогда не встречал Давид такую одержимость человеческую, такую страсть к обману и вероломству. Ионафан со страхом взглянул на него. Но Давид только улыбнулся и произнес:
