Комиссия ЦК осталась мертворожденной. Она так ни разу и не собралась. А 22 февраля, как бы подводя черту под этим планом, полномочные представители Украины, Белоруссии, Азербайджана, Армении, Грузии, Бухары, Хорезма и Дальневосточной республики подписали в Москве протокол о предоставлении РСФСР права защищать их интересы на конференции в Генуе.[347]
Впрочем, через несколько месяцев пресловутый вопрос об автономизации был поставлен вновь, причем на этот раз набиравшим силу и сосредоточившим уже в своих руках огромную власть Сталиным, ставшим весной 1922 г. генеральным секретарем ЦК РКП(б). Эта тема связана с другим направлением жизни и деятельности Х. Г. Раковского, и на ней мы остановимся подробно ниже.
Пожалуй, трудно найти сферу государственной деятельности, в которой не принимал бы активного участия Х. Г. Раковский как председатель Совнаркома Украины. Одно только перечисление должностей заняло бы полстраницы. Безусловный вклад внес Раковский в попытки решения социальных проблем – ликвидации безработицы, беспризорности детей, борьбы против алкоголизма. По мере своих сил он стремился способствовать здравоохранению,[348] культуре, музейной сфере,[349] обновлению коммунального хозяйства. Он был инициатором принятия в мае 1922 г. декрета Совнаркома республики «Об охране зеленых насаждений в городах и других населенных пунктах Украины», которым в правовом порядке ставились проблемы защиты зелени от преднамеренных повреждений и вводились разные меры наказания за варварское отношение к живой природе.
Раковский, естественно, шел навстречу просьбам своих друзей, особенно в высшем эшелоне советской номенклатуры. Несколько раз с личными просьбами к нему обращался Л. Д. Троцкий. Дважды он ходатайствовал по поводу судьбы своих родственников Шпенцеров, живших в Одессе, где глава семьи занимался издательским бизнесом (в детстве Лев Давидович, обучаясь в Одесском реальном училище, несколько лет жил в этой семье). В 1919 г. глава семьи М. Шпенцер был арестован местными чекистами. Троцкий просил Раковского в июле того же года вмешаться в это дело, уверяя, что арестовали, конечно, предпринимателя, но «культурного и вполне достойного человека».[350] Шпенцер, разумеется, был освобожден. Через два года Троцкий обращался к Раковскому с новой просьбой – оказать Шпенцерам материальную помощь, вновь гарантируя их честность и искренность.[351] Так немало проблем решалось на уровне личных знакомств и прошлых связей, чего не был лишен, да и не мог быть лишен Христиан Георгиевич, остававшийся, несмотря на внешнюю свою коммунистическую принципиальность, прежде всего живым человеком.
1919–1923 годы дали Христиану Георгиевичу Раковскому важный политический опыт руководства крупным государством в экстремальных внешних и внутренних условиях. Перипетии событий не могла предусмотреть никакая теория. Действуя во многом эмпирически, Раковский не раз допускал не просто серьезные ошибки, а увлекался, по существу дела, преступными диктаторско-административными методами и, главное, всецело оставался во власти мессианских утопических установок большевиков. На нем в полной мере лежала ответственность за кровавые репрессии «красного террора» и заложничества. Но, стремясь быть искренним перед самим собой и своими коллегами, Раковский не упорствовал в конкретных ошибках, а под напором реальностей подчас даже отходил от крайних догматов. Отстаивая в принципе «красный террор» в своих устных и печатных выступлениях и даже в переписке, он немало сделал для ограничения его применения на практике. Украинский опыт 1919–1923 гг. был исключительно важен для формирования в будущем оппозиционных концепций Х. Г. Раковского и его мужественной борьбы против сталинщины.
В Харькове Раковский смог не только деятельно руководить государственными делами, но и свить семейное – полуболгарское-полурумынское гнездо. Немалую роль в этом сыграли его жена Александрина и приемная дочь Елена. Христиану удалось организовать приезд в украинскую столицу своей сестры Анны с сыном Валерьяном, который родился в 1902 г. в тюрьме, когда его мать отбывала наказание за участие в революционной деятельности. Валерьян записался в Красную армию, а его мать занялась агитационно-пропагандистской работой среди болгарского населения Украины, а затем включилась и в украинскую издательскую деятельность, став основательницей литературно-художественного издательства.
К 1922 г. Х. Г. Раковский рассматривался в советской государственной и партийной элите как один из наиболее видных дипломатов. Высокому мнению о Раковском как о дипломате способствовали его первые дипломатические акции – переговоры с Румынией и Украиной, деятельность в качестве наркома иностранных дел УССР.
Х. Г. Раковский относился к той части советских деятелей, которая считала необходимой нормализацию отношений России и других советских республик со странами Европы и Соединенными Штатами. Отлично понимая, что включение России в европейские структуры невозможно без удовлетворения некоторых принципиальных требований западных государств, он, как и некоторые другие политики (Г. В. Чичерин, Л. Б. Красин), считал возможным достижение компромиссов, хотя и отстаивал незыблемость советских социально-экономических и политических основ.
Весьма показательны в этом смысле документы, связанные с обсуждением в руководящих партийных и государственных кругах вопросов тактики советской делегации на международной экономической конференции, которая созывалась в апреле 1922 г. в итальянском городе Генуе и участие в которой стало первым выходом Советской России на общеевропейскую арену. В связи с предполагаемым совещанием по вопросу об участии в Генуэзской конференции Раковский подготовил обширный меморандум, который направил Ленину, Троцкому, Чичерину и другим руководящим лицам. К сожалению, документ не датирован, и можно лишь предположить, что написан он был в марте 1922 г. Подтверждением этого может служить данное еще 22 января задание Ленина – каждому члену делегации к 23 марта разработать подробный план переговоров.[352]
В документе высказывалось мнение, что «органические основы» советского строя (национализация земли, государственная промышленность, монополия внешней торговли, государственная суверенность и существующий политический строй) не подлежат обсуждению. Раковский признавал, что из этого исходят фактически и сами организаторы конференции. Чувствуя, впрочем, известную догматизацию такой линии, автор документа ссылался на «соображения международного партийного характера». В то же время он трезво предрекал, что в Генуе не удастся добиться ни полного признания, ни займов и кредитов, что это будет лишь промежуточный этап, который создаст условия и для признания Советской России рядом государств, и для сделок с крупным капиталом в непосредственных переговорах с его группами. Он считал необходимым использовать различия в отношении к России со стороны отдельных государств, углубить их, полагая, что обстановка в этом смысле складывается благоприятно. Тщательно избегать того, что может сплотить общий фронт против нас, иначе лучше совсем не ехать на конференцию, уверял Раковский.[353]
Соображения Х. Г. Раковского в значительной мере были учтены при подготовке советской делегации к поездке в Геную.
Еще до того, как Х. Г. Раковский написал этот документ, в январе 1922 г. начала работу советская партийно-государственная комиссия по подготовке к Генуэзской конференции, в которой обсуждались все возможные варианты предстоявших переговоров, повороты в дискуссиях, предложения и контрпредложения, которые могли возникнуть. На ее первом заседании Раковский не присутствовал. 26 января он принял участие в комиссии, но на следующих заседаниях вновь не был, так как каждый раз (заседания проходили ежедневно или через день[354]) приезжать в Москву из Харькова он не имел возможности.
Отсутствие Раковского на февральских заседаниях подготовительной комиссии было связано не только с работой в Харькове, но и с его поездкой в Германию и Чехословакию для неофициальных бесед с государственными деятелями этих стран. Поездка не была секретной, как полагают некоторые авторы, но была представлена как не носившая общеполитического характера. Накануне отъезда из Харькова Раковский в интервью корреспонденту украинской газеты заявил, что едет по торговым делам, чтобы, в частности, ускорить закупку посевного материала.[355] Но предполагавшийся краткий визит в Берлин затянулся, и Раковский то ли спонтанно, то ли в соответствии с заранее намеченным планом провел ряд важных встреч и бесед.
Достоверных данных о миссии Раковского в распоряжении исследователей нет – они все еще таятся в сугубо секретных архивных фондах (если вообще сохранились), хотя для этого нет никаких оснований. О миссии впервые написал французский биограф Раковского Франсис Конт, собравший лишь косвенные свидетельства. Не располагая другими источниками, мы кратко изложим версию Конта, на наш взгляд заслуживающую доверия.
