А. О. Смирнова-Россет. Акварель Н. Алексеева
Гоголь включил в книгу и просто статьи, которые поспели к тому времени в его бумагах. Статью о Карамзине, статью о Пушкине, статью о русской поэзии, статью о «Мертвых душах», статью о церкви и т. д. Они выросли из тех же писем, из дневниковых заметок, из записей между делом, в то время когда Гоголь формально молчал, но в душе его совершалась огромная работа. Он эту работу, собственно, и представил глазам зрителей. Он распахнул двери в свою «душевную клеть», как он писал, в свою мастерскую. То была не только мастерская писателя, поэта, но и душевный храм человека, куда доступ, кажется, разрешен только хозяину.
К тому времени, когда Гоголь приехал в Москву, «Выбранные места из переписки с друзьями» были уже прочитаны и почти повсеместно осуждены, причем на автора восстали как Москва, так и Петербург. Не было в России сословия, которое бы так или иначе не откликнулось на книгу. Одни говорили, что Гоголь оболгал Россию (тем, что высказал о ее жизни много печальных истин), другие оскорбились за поношение западной цивилизации, за восхваление церкви, монарха.
Книга Гоголя была полна излишеств. Год спустя он сам осудит их, сказав о себе: «Я размахнулся эдаким Хлестаковым». Но «намерение» (и это опять его слова) «было чистое». В «Выбранных местах» Гоголь хотел разом решить все вопросы русской жизни. Но такая цель не под силу одному человеку. Исходя из своего представления об идеале – и об идеале России, – он судил русскую реальность судом идеальности. То был строгий суд. И взятый в этой книге тон пророка, провозвестника и прорицателя смущал.
Страсти еще кипели, когда Гоголь вернулся. Во многих голосах, осуждавших его, слышалась вражда. Это больнее всего ударило по его сердцу. Ибо – при всех преувеличениях – книга его звала к миру. Она звала соотечественников объединиться, «как русские в 1812 году». Объединиться уже не против врага внешнего, а против врага внутреннего – взяток, корысти, нечестной жизни, лени. Каждый на своем месте должен делать свое дело честно – в этом Гоголь видел спасение России.
Пророчества Гоголя шли от сердца, но так же от сердца ответил ему и Белинский. К тому времени они уже обменялись письмами, одним из которых было знаменитое «Письмо к Гоголю». В своих письмах Белинскому, вызвавших этот ответ, Гоголь защищал «Выбранные места», признавая, впрочем, поспешность их издания и свой отрыв от положения текущих дел в России. Белинский возражал ему гневно: для него книга Гоголя была «падение», он называл автора ее «проповедником кнута» и «апостолом невежества». Он звал Гоголя вернуться к художественному творчеству, чтоб создать «новые творения, которые напомнили бы» его «прежние».
* * *Гоголь вновь остановился у Погодина, но отношения с ним вконец испортились. В одной из статей «Переписки» Гоголь больно задел Погодина, назвав его неряшливым писателем и трудолюбивым муравьем, который никому не принес пользы. Погодин даже плакал, прочитав эти строки. И хотя имя Погодина не было полностью названо в книге, а зашифровано словами «один мой приятель» и буквой «П», все узнали, о ком идет речь.
Постоянные требования Погодина что-либо дать для журнала, чем-то литературным заплатить за гостеприимство, которое он оказывал Гоголю, раздражали Гоголя. Казалось, Погодин имеет какое-то право собственности на него.
11 ноября 1848 года Погодин решил отпраздновать день своего рождения в широком кругу московских знакомых. Гоголь тоже был на вечере, но отношения между ним и хозяином не улучшились.
В конце декабря Гоголь съезжает со своей квартиры на Девичьем поле и перебирается в дом Талызина на Никитском бульваре – дом, в котором жил граф А. П. Толстой. Это было просторное строение с каменным первым этажом и деревянным вторым. Выходя боковой стороной на Никитский, фасад дома смотрел в маленький сквер, засаженный деревьями. Гоголь занял две комнаты в нижнем этаже справа от входа. Весь верхний этаж занимали граф и графиня.
Дом у Никитских ворот стал последним пристанищем Гоголя в Москве. Тут он прожил с перерывами три с лишним года. Это была уже не окраина столицы, а центр ее – центр, откуда рукой было подать до Кремля, до театров, до шумной Тверской. Если выйти из ворот дома налево, то вскоре можно было достичь Страстного монастыря, помещавшегося на нынешней Пушкинской площади. Тут же, в двух шагах от монастыря, находился Английский клуб, гостиница «Дрезден» (там, где сейчас Советская площадь), в которой останавливалась, когда приезжала в Москву, А. О. Смирнова.
Тут же, наискосок от гостиницы, стояло высокое здание «казенного дома» – резиденция московского генерал-губернатора князя Д. В. Голицына, слывшего покровителем искусств. Однажды князь решил залучить в свои палаты Гоголя. Гоголю передали его приглашение (с непременной просьбой прочитать что-нибудь). Он отказывался, ссылался на то, что у него нет фрака, фрак нашли (заняв его у сына С. Т. Аксакова Константина), но из этого визита ничего не получилось. Гоголь чувствовал себя не в своей тарелке – он вообще не любил такого рода аудиенций, читал сквозь зубы (читал он свою повесть «Рим») и вскоре уехал, не произведя на хозяина должного впечатления.
«Тверской казенный дом», как называли здание, в котором размещался московский генерал-губернатор, сейчас стоит на своем месте. В его помещении располагается Моссовет.
Н. В. Гоголь. Автолитография Э. Дмитриева-Мамонова
Неподалеку от этого здания (Тверская, 20) жил другой губернатор – московский гражданский губернатор Иван Васильевич Капнист, с которым Гоголь был знаком гораздо короче, чем с Д. В. Голицыным. Это знакомство тянулось еще из детства Гоголя, из украинских, полтавских связей семьи Гоголей, друживших с отцом И. В. Капниста поэтом Василием Васильевичем Капнистом.
Иван Васильевич Капнист был в своем роде замечательный человек. Он был человек неумытной честности, как сказал бы Гоголь. И – редкой доброты. «Пишите ко мне почаще, – писал он Василию Афанасьевичу из Петербурга, – не забывайте меня. Надеюсь, что вы меня довольно знаете, чтобы могли подумать, что я могу когда-нибудь перемениться, – нет, я всегда буду стараться, чтоб вы меня любили по-прежнему».
Декабристы хотели ввести Ивана Капниста в состав Временного правления, которое они намеревались образовать после свержения императора. Пестель, будучи гостем Капнистов в их родовом имении Обуховке близ Сорочинец, предлагал Ивану Капнисту принять прямое участие в делах тайного общества. Капнист отказался. Он выдвинул свои резоны, считая, что Россия должна идти иным путем. Никто, естественно, не узнал об этих разговорах, несходство взглядов не означало вражды, и Капнист и Пестель расстались добрыми знакомыми, а не врагами.
