При ярком свете автомобильных фар пленных загнали в лагерь, обнесенный колючей проволокой. Вокруг возвышались караульные вышки, торчали дула пулеметов, ходили часовые. "Значит, снова лагерь, - подумал Николай. - Ах, проворонили время и подходящий случай..."
На открытой площадке конвойные эсэсовцы остановили пленных, пересчитали еще раз и приказали до утра не двигаться с места.
Петр, Сергей и Николай легли рядом. Было очень холодно. Плотно прижимаясь друг к другу, они кое-как согревались. Ночью пошел дождь. Наступило утро - пасмурное, туманное. Дождик продолжал моросить. Появился переводчик. Он объявил, что поступила команда построиться по шесть человек в ряду. Затем пленных вывели из лагеря и снова погрузили в грузовики, крытые брезентом, приказали ехать молча, не разговаривать. Николая разделили с друзьями и посадили в разные машины.
Заревели моторы, грузовики тяжело тронулись. Под конвоем нескольких бронемашин, вооруженных крупнокалиберными пулеметами, пленных везли почти весь день. По дороге часть грузовиков свернула на другой путь. Наконец машины остановились. Гитлеровцы загалдели, расстегнули ремни, откинули брезент и приказали выгружаться.
Когда Николай вылез из кузова, стоявший рядом с ним пленный огляделся по сторонам и шепотом проговорил:
- Ну, вот мы и в Минске. На Грушовке. Может, это и к лучшему.
"Как к лучшему? - подумал Николай. - Сейчас немцы заставят нас работать, а я не могу, болит рука и очень ослаб. Тут-то они и расправятся со мной..."
Пленных завели во двор, где были размещены картофелехранилища, и заставили перебирать картофель. Никому не говоря, Николай решил произвести разведку: каковы возможности для побега. Он подошел к выходу из подвала. У дверей стоял часовой: немец лет пятидесяти с автоматом.
- Пан, пусти меня... - Николай согнулся, сделав вид, что у него болит живот.
- Кранк? - спросил немец.
- Да, пан!
Немец осмотрелся вокруг, сказал:
- Шнель! - и показал рукой в сторону уборной, которая находилась во дворе, метрах в двадцати от подвала.
В это время из ворот вооруженные гитлеровцы вывели к хранилищу группу женщин. Николай на мгновение остановился неожиданно, заметив знакомое лицо. "Неужели Женя?" Немцы погнали женщин в другой подвал рядом. Мысль сработала мгновенно: нужно обязательно увидать свою новую знакомую. Женщин гитлеровцы завели в погреб и вернулись в проходную, к воротам. Алексеев, словно тигр, ринулся в хранилище. Вбежав туда, он стал звать Женю.
Женщины в испуге переглядывались. Не обращая внимания, Николай бросился в угол, где работала замеченная им женщина, и остановился в нерешительности.
- Женечка! Это ты? - выкрикнул он.
Женщина искоса подозрительно посмотрела на обросшего, в лохмотьях старика, потом подошла поближе, присмотрелась.
- Николай! Боже мой!
- Я, я, Женечка!
Женя бросилась ему на шею, стала целовать.
- Господи! Жив ты?
- Жив, жив! Я - в лагере. На работу привезли...
- Меня тоже схватили в городе и пригнали сюда, - торопливо говорила Женя.
- А ты где сейчас живешь?
- В Минске, у подруги. Гитлеровцы в деревне меня все разыскивают. Тебе, Николай, нужно бежать, обязательно бежать, к партизанам...
Женя сообщила Николаю адрес, где он может найти ее, и они разошлись.
Подбежавший конвоир заметил, как Алексеев выходил из подвала. Он подозвал его и что-то начал спрашивать. Алексеев не понял. Тогда конвоир ударил его резиновым шлангом. Николай отскочил в сторону и, вбежав в уборную, стал наблюдать за немцем-конвойным. Гитлеровец зашел в подвал, где работали женщины. И только через часа два он вывел из хранилища женщин и повел их к проходной будке.
Когда женщины подходили к воротам, Николай бросился из уборной к забору. Ему удалось незаметно вскарабкаться на него и перевалиться на другую сторону. Упал, немного ушибся, но быстро вскочил, осмотрелся. Как будто спокойно... Рядом были развалины разрушенного дома. Туда и побежал Николай. За ним никто не гнался. Он кое-как поправил на себе рваную шинель и наугад пошел к окраине города. По дороге встретилась средних лет женщина. Она тоже спешила куда-то.
- Каким путем быстрей выйти из города и не напороться на немцев? спросил Алексеев.
- Милый, да немцы везде есть, - ответила женщина, - трудно будет пробраться. Тут вчера двоих поймали, сразу убили. Иди, милый, прямо. Но лучше дождался бы где-нибудь вечера...
Женщина вытерла кулаком слезы и пошла своей дорогой. Алексеев пошел своей. Неожиданно она обернулась и крикнула:
- Милый человек, подожди! - и быстро подбежала к нему. - Латка-то пленного на шинели пришита у тебя, давай я сорву ее.
- Ой, спасибо! - поблагодарил Николай. - Пожалуйста, сорвите, - я и забыл про нее...
Женщина молча сорвала с его шинели метку и, также ничего не говоря, отправилась дальше. Николай прошел задворками весь Грушевский поселок, вышел на окраину Минска. "Ну, пронесло", - подумал он. День был холодный, дул пронизывающий ветер. От волнения Николай дрожал, его бросало то в холод, то в жар. Но нужно было идти, гитлеровцы могли его обнаружить. Собрав последние силы, Алексеев двинулся в путь, стараясь отойти подальше от города.
Вдруг впереди показались три эсэсовца с автоматами.
Алексеев свернул на тропинку, ведущую влево от дороги. От страха подкашивались ноги.
- Э-э, камрад!* - закричал один немец и снял с плеча автомат, другой наставил на Николая винтовку.
_______________
* Э-э, товарищ! (нем.)
Николай остановился. Ему ничего не оставалось делать, как только идти к ним. Тот, что был с винтовкой, заговорил на ломаном русском языке:
- Зачем здэс ходыт? Бежат с плену?
- Нет, пан, я ходил вон в ту деревню просить хлеба. Меня отпустил офицер. Иду обратно.
- А где твоя хлеб? Показайт!
- Я съел. Нету хлеба, дали очень мало.
Гитлеровец со всего размаха ударил Николая в грудь прикладом винтовки. Алексеев потерял сознание, упал, но быстро очнулся.
- Подымайтс, большовик!
Вместе с товарищами
Немцы бросили Алексеева в кузов машины и доставили в Минск в комендатуру. Но там его держать не стали, а отвезли в лагерь пленных в Масюковщину. К несчастью, в проходной караульного помещения стоял часовой-гитлеровец, от которого Николай убежал из подвала картофелехранилища. Увидев Алексеева, он завопил:
- Швайн, швайн!*
_______________
* Свинья, свинья! (нем.)
Охранники схватили Николая, связали его, и комендант приказал дать ему тридцать палок. Алексеева насильно раздели, повалили животом на скамейку, привязали ноги и руки, и палач начал бить его резиновым шлангом.
Николай не кричал, а только, стиснув зубы, вздрагивал, пока не потерял сознание.
