– Поговорим о неприятных сторонах публичности: о бульварной прессе, о ее нечистоплотных выдумках, о желании многих журналистов, особенно начинающих и особенно не очень талантливых, выделиться за счет втаптывания в грязь публичного человека. Как Вы относитесь к этому явлению?
– Талантливые люди талантливы не просто так. Эта некоторая ответственность, которая дана. Если человек этим не пользуется, то он будет сильно наказан. А если человек свой дар обращает в негатив, то он будет наказан еще больнее, причем не жертвой пасквиля, а самой жизнью, внезапными горестными ситуациями в жизни. И это не будет зависеть от человека, на которого он возвел клевету, и не будет так, как гадалка на вокзале нагадала внезапную скорую смерть, это просто так устроена жизнь. Если ты бездарный, то тебе за это ничего не будет, ты будешь писать сколько угодно грязи и будешь жить еще девяносто лет. Но если ты талантлив и это сделал, то это безнаказанно не проходит. И причем такого не бывает, потому что если человек талантлив по большому счету, в его критических вещах содержится позитивная нотка, нотка добра. Например, Отар Кушанашвили начал свою московскую карьеру с того, что на «Славянском базаре» в Витебске взял у меня интервью. Получилась большая статья «Дамский композитор» на весь разворот газеты. Не негативного, не поцелуйного, а разного характера. Это было написано языком, который первое время делал успех Отару в Москве. Этот язык появился именно в этой статье. Мы можем не видеться десять лет или девяносто лет, но когда мы видимся, он всегда помнит об этой статье. Отар вообще очень хороший и благодарный парень. Что касается неталантливых людей, то они есть во всех сферах нашей жизни, поэтому говорить о них нет смысла.
– Давайте поговорим просто о зависти. Зависть есть в любой сфере человеческой деятельности. Но особенно ей подвергаются публичные люди.
– Это двойственность, которая выражена в простом библейском постулате: «Нет пророка в своем отечестве». То есть с одной стороны, меня боготворят и любят, а на Сахалине, где я родился, хоть я знаю, что я их человек, в то же время встречаю некое ревнивое отношение к себе. Это нормально, и в то же время это в некотором смысле любовь, потому что зависть – это уже не равнодушие. Зависть – это сильное чувство, почти как любовь.
– Это не больно?
– Любовь делает еще больнее, чем зависть, ты же знаешь.
– Тогда поговорим о суицидах. Не было ли у Вас мыслей на этот счет?
– Нет, но у меня была одна история. В теннисе есть понятие: вынужденная ошибка или невынужденная ошибка. Вынужденная ошибка – это когда теннисисту дали такой сложный мяч, что он не может дотянуться и вынужден ошибиться. А невынужденная ошибка – это когда ему дали хороший мяч, но он ошибся. Так вот это история о том, как нелепо может прерваться человеческая жизнь. Не вынужденная ошибка – это то, что от тебя не зависит, например когда самолет, в котором ты летел, попал в авиакатастрофу, или утонул корабль, на котором ты собрался в праздничный круиз.
– Или доза оказалась большая...
– Большая доза относится скорее к вынужденным ошибкам, когда смерть ты провоцируешь сам. Когда я был студентом музыкального училища при Московской консерватории, я жил в общежитии на пятом этаже и мое окно выходило на заднюю часть Большого театра. Поэтому замечательные лошади на Театральной площади на окно нашего общежития смотрели задом.
– Как-то неуважительно к будущей звезде.
– Причем за все эти годы они так и не повернулись передом, как в сказке. Однажды мы прилично выпили, а что мы могли выпить, получая сорок рублей стипендии в месяц?
– Дешевый портвейн? – проявила я, непьющая, советскую некомпетентность.
– Мы пили имбирную настойку за 2 руб. 62 коп. – удачное соотношение цены и качества. На оставшиеся 38 копеек можно было купить кильку в томате, болгарский перец. В итоге за трешку можно было отлично выпить вдвоем, втроем или даже всей нашей комнатой. И вот одним прекрасным вечером я открыл окно на пятом этаже и подумал, что мне будет очень легко долететь до крыши Большого театра. И я практически взлетел, то есть оттолкнулся от подоконника, но в последнюю секунду мой сосед по комнате меня схватил за брюки и за рубашку, и я упал назад, прилично ударившись о бортик кровати. Но это была всего лишь травма, зато я остался жив. Прошли годы, и мой спаситель композитор Юра Потеенко написал музыку к фильму «Ночной дозор».
А до этого он работал на фирме «Мелодия» и помогал мне в выпуске моих пластинок. Вот такая тонкая грань между самоубийством или случайностью. Или нелепостью. Моя дочка, будучи у бабушки в Пятигорске, соскользнула с балкона, полетела вниз головой и вошла головой в землю. У нее был на голове обруч с пластмассовыми зубцами, так эти зубцы воткнулись в ее голову. При таких случаях гарантирован стопроцентный летальный исход, но она жива и здорова благодаря Господу Богу. Эти случаи говорят о том, что от человека ничего не зависит, он просто должен верить, молиться и надеяться.
– Поговорим о религии?
– О религии не поговорим, потому что об этом говорить нельзя. Это человек держит внутри себя, хотя если человек рукоположен, чтобы говорить о религии, он может это делать, будучи проповедником. Но это уже другая история. Я не имею на это права, не имея духовного сана. Дочь подарила замечательную вещь: маленький iPod, на котором закачала великолепные церковные песнопения и проповеди, рассказанные современным языком. Но это не те проповеди, которые рассказывают в американских воскресных церквах, а настоящие православные речи. Они объясняют те понятия, которые люди забывают, живя в миру и греша, понятия, которые забывать нельзя. О том, что люди смертны, что они могут умереть в любую секунду и что они должны быть готовы к смерти каждую секунду. При этом это не должно наполнять людей пессимизмом, а наоборот, прибавлять оптимизма, это должно наполнять жизнь радостью. Если ты можешь умереть в любую секунду, значит, ты должен быть всегда готов к смерти, то есть по возможности быть хотя бы хорошим человеком в момент смерти, а это не очень легко, практически невозможно.
– Вы боитесь смерти?
– Любой человек боится смерти. Страх смерти – один из важнейших постулатов Церкви. Человек должен бояться не умереть, а предстать на Страшном суде неготовым к этой смерти. Поэтому самая страшная песня, которую могли придумать советские авторы, это песня о жене, которая провожала бойца Красной армии на войну и говорила: «Я желаю всей душой если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой». То есть она пожелала своему любимому самого страшного, что может быть на свете, – мгновенной смерти, когда он не успеет покаяться, исповедаться и причаститься.
